плоскостями и озаряли руку мистическим красным свечением.
Поль всхлипнул, вынул носовой платок и принялся протирать кольцо от кровавых отпечатков. «Подумать только, этот мерзавец точно бы придушил меня, не сорви я вовремя перстень с его груди! В тот момент сама удача перешла на мою сторону!»
Побег от полиции и появление графини, которая от этой полиции его и спасла, тоже язык не поворачивался списать на простую случайность. Боги снова благоволили ему. Долгий путь к обладанию вожделенным предметом проделан не зря. Малые и большие жертвы, которые он понёс на этом пути, были необходимы и не напрасны.
Он вспомнил аккуратную чёрную дырочку во лбу бывшего сообщника, и сердце его сжалось. Но печалиться по этому поводу не было никакого смысла. Жорж сам выбрал свою судьбу. Он выбрал умереть, чтобы не возвращаться на каторгу, и князь выбор этот уважал. Баронесса же, судя по всему, умерла от собственной необузданности. И его, Поля, вины в этом не было.
Появление дворецкого прервало ход его мыслей. Старик вкатил столик с кувшином воды, тазиком, полотенцем, бритвенными принадлежностями и мылом. Князь жестом показал, что помощь ему не нужна, и дворецкий удалился. Поль вымыл лицо и посмотрелся в зеркало. Разбитая губа распухла и саднила, рядом с виском выросла багровая шишка. Но в остальном князь выглядел более чем хорошо для человека, который три раза за день избежал встречи со смертью.
Он налил воды в маленькую баночку, намылил кисточкой мыло и распределил получившуюся пену по редкой рыжей щетине. Затем раскрыл бритву и с великим удовольствием побрился. После этого он хорошенько обтёрся полотенцем и почувствовал себя впервые за долгое время свежо.
Одежда, которую принёс дворецкий, была старомодна и чрезвычайно ему мала. Сорочка, чиновничьего цвета сюртук и старые панталоны – всё это обтягивало полную фигуру Поля и делало его похожим на карикатуру из газетного листка. Выходить в таком виде к обеду не было никого желания. Поль хотел было плюнуть и переодеться в своё платье, но, посмотрев на грязную кучу на полу, передумал. Он вытянул из неё лишь галстук, вывернул наиболее чистой стороной и нарочито неряшливо повязал. Поль никогда не покидал помещения, не прикрыв шею. Что-то в самом факте, что это его ранимое место будет открыто для жестокого мира, вызывало в нём дискомфорт. К тому же должно же быть всё-таки что-то, что скроет от взора прелестной графини гармонь его многочисленных подбородков.
Последним делом он водрузил на палец перстень и почувствовал себя, несмотря на тесную одежду, будто бы прежним собой. Снизу – и очень кстати – донёсся звук колокольчика. Поль не ел со вчерашнего дня, и жгучий голод разгонял по его телу волны пустоты и слабости, доходящие до самых колен. Поэтому он, ни минуты более не медля, спустился в гостиную, где его уже ждал накрытый стол.
Графиня обмахивалась веером на стуле напротив большого арочного окна. На ней теперь было простое чёрное платье без украшений. И под вуалью, там, в карете, не укрылась от него красота её лица, но теперь, когда он увидел её бледную кожу, тонкий, будто выточенный носик, большие, умные и чуть грустные глаза, он застыл на месте, не смея пошевелиться.
Графиня отвлеклась от окна и улыбнулась ему. От этой улыбки князя бросило в жар.
– А вот и вы, беглец. Боже, как вам идёт это платье.
– Несколько не впору, – смутился Поль и втянул, насколько смог, живот.
– Да, муж мой был несколько сухопарым человеком.
«Значит, траур носит», – догадался князь и опустился на безвкусный в своём стремлении к роскоши стул, более всего переживая, чтобы от этого действа не треснули панталоны.
Открылась дверь, дворецкий вкатил в комнату столик с большой фарфоровой супницей. Поль сглотнул подступившую слюну.
– Не будет лишним нам хорошенько перед беседой отобедать, князь, – сказала Елизавета и села напротив него за стол.
Дворецкий расставил еду и открыл крышку супницы. Внутри булькала янтарная уха, над поверхностью всплыла облупившаяся стерляжья спинка. Вырвавшийся густой пар долетел до ноздрей князя и скрутил его желудок в струну, готовую в любой момент лопнуть.
Дворецкий принялся наполнять тарелки. У Поля перед глазами поползли масляные круги.
– С вами всё в порядке? – поинтересовалась графиня, с хитрой полуулыбкой рассматривая метаморфозы на лице Поля.
– Вполне, – кивнул князь и зачерпнул уху ложкой.
На какое-то время он потерял себя в еде. Забытое чувство сытости с каждым мгновением наполняло желудок. На лбу выступила испарина. Он ел, по-видимому, слишком быстро и шумно, так как графиня то и дело посмеивалась.
– Аккуратнее, князь, не хватало вам ещё ко всему прочему подавиться.
Сама графиня ела медленно и с той утончённостью, какая бывает только у великосветских дам. Она помещала ложку в едва приоткрытый ротик и через мгновение вытаскивала её. При этом ни один мускул на её лице не выдавал процесса, который в это время проделывали её язык, зубы и щёки.
Закончив с ухой, Поль едва не вскрикнул от восторга, когда на столе появился молочный поросёнок, запечённый в яблоках. Князь съел его почти целиком один. И лишь когда подали суфле, он понял, что больше не может проглотить ни кусочка.
«А ведь это и есть счастье, – подумал он, дивясь, как ловко слова “есть” и “счастье” встали в одно предложение. – И ведь не зря. Ох, не зря».
Он откинулся на спинку и упёрся ногами в пол, боясь соскользнуть с крохотного для его комплекции сиденья. Сердце гнало по всем венам кровь к желудку, голова слегка кружилась. И, если бы не графиня, он бы точно позволил себе соснуть с полчаса прямо здесь, на этом чёртовом стуле.
– А вы охотник поесть, Ваша светлость, – сказала графиня.
Князь виновато улыбнулся в ответ:
– Прошу простить мои манеры. Не могу вспомнить, когда я в последний раз так хорошо питался.
– Насколько я могу судить, голодные времена не отразились на вашей комплекции.
– О, вы не видели меня раньше! Старая одежда висит на мне.
– Говорят, сейчас это даже модно.
– Что модно? – спросил князь, нехотя ковыряясь серебряной ложечкой в суфле.
– Голод. Для здоровья полезно. Выводит из тела всякую гадость.
– Чего не придумают только люди, лишь бы оправдать свою бедность.
– Может, и у бедности есть положительные черты? – спросила графиня с улыбкой, наклонив голову.
– У бедности, графиня, – Поль приподнял себя руками на стуле, чтобы окончательно не сползти, – нет никаких положительных сторон. Это всё одна отвратительная червивая безнадёга.
– О, я позволю себе согласиться с вами… Степан Савельич, убери лишнее.
Дворецкий принялся избавлять стол от пустых блюд.
