Майкл,
когда ты получишь это письмо, меня уже не будет в живых. Когда мы были женаты, ты наверняка не раз мечтал об этом, и я тебя понимаю. Я пишу тебе, потому что нуждаюсь в твоей помощи. Поверь, мне меньше всего хочется умолять, но у меня нет выбора. Если бы мне было к кому обратиться, я бы так и сделала, но вышло так, что ты единственный человек, которому я доверяю. Кстати, все, что я пишу, так же относится и к Конни, потому что ее помощь, возможно, пригодится мне даже больше твоей.
Я прошу не за себя, как ты, наверное, догадываешься, ведь мне уже ничего не поможет. Я была порочной и совершила злодеяние, а теперь сполна расплачиваюсь за свои грехи. Помощь нужна моей дочери Джессике. Я объясню, почему сделала то, что сделала, и тогда, возможно, ты не станешь судить меня строго и сможешь понять Джессику.
Об отце Джессики упоминать не стану — он исчез из моей жизни много лет назад и, полагаю, давно мертв. Недавно я встретила мужчину и думала, что ему можно довериться, но он меня обманывал, как выяснилось, неоднократно. Когда мне открылась вся глубина его предательства, я потеряла голову — а в подобной ситуации это могло случиться с каждым — и в пылу ярости убила его.
Я думала, что мне удастся избежать последствий, и верила, что богатство защитит меня и я смогу купить себе безопасность. Но в Черный Четверг не стало и богатства. Судьба сыграла со мной злую шутку: в наследство от убитого любовника мне достались акции, которые теперь не стоят ни гроша. Что за сладкая месть!
Но перейду к делу. У Джессики никогда не было отца, не было мужчины, который бы охранял ее и оберегал от других мужчин. Боюсь, она унаследовала мою безудержную, импульсивную и страстную натуру, а мужчина, на которого я возлагала такие надежды и ждала, что он станет ей примером, предал ее так же, как меня. Согласитесь ли вы, Майкл и Конни, позаботиться о моей бедной осиротевшей Джессике? Это тяжкая ноша, но она столько повидала и испытала то, что не должен испытывать ни один ребенок; ее психика травмирована.
Однако я искренне верю, что, если Джессика окажется в нормальной семье и будет окружена теплом, любовью и комфортом, ее добрая и щедрая натура проявится сполна и ваше великодушие будет вознаграждено.
С благодарностью,
ваша раскаивающаяся, безнадежная, сломленная Шарлотта.
Майкл Хэйг молча отдал письмо Конни. Та прочла его и взглянула на мужа; тот смотрел на нее с глубокой тревогой. Увидев выражение его лица, Конни решилась.
— Выясни, где Джессика. Надо ее забрать.
* * *
Поскольку у Джессики Танниклифф не было родственников, сразу после смерти матери ее забрали полицейские. Два дня она провела в полицейском участке. Допросив ее, следователи сняли с себя обязательства и передали девушку в приют. Та, как-никак, была сиротой.
В участке Джессике не нравилось, но в приюте понравилось еще меньше. Узнав, что ей назначили опекуна и в скором времени она уедет, девушка могла бы обрадоваться, но испытала противоречивые эмоции. Ее соблазнение, если можно было так его назвать, дикая реакция матери и убийство Дюранта, избавление от трупа, банкротство матери и ее последующее самоубийство — все эти потрясения вызвали у девушки злость, обиду, смятение и вину.
Через два дня после того, как Джессике сообщили о грядущем переезде, Майкл и Конни приехали за ней и обнаружили девушку в мрачном и молчаливом расположении духа.
Приют располагался в унылом викторианском доме типовой застройки; войдя в здание, Конни брезгливо сморщила нос. Большинству содержавшихся в приюте детей не исполнилось и десяти, но многие успели повидать насилие, надругательства, родительское равнодушие и страдали различными физическими и психическими расстройствами. В доме пахло вареной капустой и прочими малоприятными запахами с кухни в сочетании с рвотой, мочой и еще чем похуже. Конни и Майклу стало дурно, и тошнота не проходила еще долго после того, как они уехали.
Супругов провели в жалкое подобие приемной. Здесь стояли просиженные кресла с дырявой обивкой, все от разных гарнитуров; обои, покрытые коллекцией странных пятен непонятной природы, местами отклеились и свисали кусками, а под ними обнаруживались пятна сырости. Дыр в занавесках было еще больше, чем в обивке кресел, а пятен было столько, что их можно было принять за узор наподобие того, что покрывал и обои. На полу красовались остатки ковра, хотя дыр в нем было больше, чем самого ковра; угадать настоящий цвет и узор этого покрытия было уже невозможно. На двух маленьких, дешевых и облупившихся деревянных столах стояли переполненные пепельницы, пустые пивные бутылки и мутные стаканы, непрозрачно намекавшие на пристрастия хозяев приюта.
— Джессика, — мягко промолвил Майкл, обращаясь к суровой прямой спине девочки, стоявшей неподвижно и глядевшей в пыльное окно. — Джессика, — повторил он, — тебе о нас рассказывали? Ты знаешь, кто мы и куда ты поедешь?
Джессика медленно повернулась и посмотрела на Майкла и Конни. Она излучала враждебность, подозрительность и страх. Без всякого выражения она взглянула на Майкла, затем, так же равнодушно, на Конни. И не произнесла ни слова.
— Нас… то есть меня… назначили твоим опекуном, — объяснил Майкл. — Мы приехали забрать тебя из… этого места. — Он с неприкрытым отвращением окинул взглядом комнату, где они находились.
Джессика снова взглянула на Хэйга и заговорила впервые с тех пор, как они вошли.
— Почему? — спросила она бесцветным монотонным голосом.
— Потому что, — медленно ответил Майкл, осторожно подбирая слова и не упоминая имени Шарлотты, — меня попросила об этом твоя мама. Она написала мне письмо перед… — он замялся на миг, — перед смертью.
— Но почему вам? — снова спросила Джессика таким же безжизненным тоном.
— Наверное, — чуть более уверенно ответил Майкл, — потому что когда-то давно мы с твоей матерью были женаты, но у нас ничего не вышло. И она попросила меня — точнее, нас с Конни, — чтобы мы взяли тебя к себе в дом, где о тебе будут заботиться и ты сможешь стать счастливой и чувствовать себя в безопасности.
— Ты хочешь поехать с нами? — спросила Конни.
Джессика пожала плечами и снова уставилась в грязное окно. Майкл и Конни в отчаянии переглянулись. Конни шагнула вперед и обняла девушку за плечи. Почувствовала, как Джессика напряглась, но через секунду броня ее рухнула, и она повернулась и прильнула к Конни, залившись слезами.
— Не бойся, — прошептала Конни, — все будет хорошо.
* * *
Хотя в Бейлдоне Джессику окружили теплом, вскоре включили во все семейные дела и впервые в жизни она ощутила себя почти частью
