Девчонка охотно кивнула, пока всё казалось простым. Притворяться и втираться в доверие к людям она считала – гораздо сложнее.
Выжженная окраина встретила путников тишиной жаркого дня. От старого частокола, который раньше отделял городище от всего внешнего мира, почти ничего не осталось. Вырванные артиллерийскими залпами брёвна гнили в высокой траве. Местами частокол покосился и торчал из зарослей, как прореди чёрных зубов. За сломанной оградой ютились пустые, разбитые избы. Стены домов сохранили на себе метки ужасной Зимней Войны. Одного попаданья снаряда хватало, чтобы разметать брёвна и всех, кто прятался внутри дома. Люди в страхе бежали к центру Тавриты, пытаясь спастись от обстрела, но многие не оставили изб, где Зимой вместе с семьями жили быки. Глядя на кормильцев, тавриты шептали обращенья к богам и покрывали шкуры животных узорами из алой краски. Они умоляли защитить себя от огненной смерти с небес, но каждый свист снаряда мог стать последним для семьи скотоводов.
Олег сказал на ходу:
– Дурное место. Мы и знать не можем, что в войну здесь творилось, но посмотришь на мёртвое человечье Тепло и тяжёлые мысли приходят…
Под его сапогами изредка попадались осколки мин и снарядов. Китеж с Монастырём не пожалели оружия, чтобы разгромить ненавистную им Тавриту. Но что теперь стало со скотоводами? Как много горя им пришлось пережить? Побеждённых никто не помилует. Лишь в красивых историях победители даруют жизнь беззащитным и запрещают своим солдатам грабить селение, но война в Долгих Зимах скалится по-звериному – Олег знал это не понаслышке, однажды он сам сражался в лесу за свою землю.
Вместе с Лиской скиталец прошёл через мёртвую землю и добрался до срединного кольца частокола. Ограда стояла целой, хотя выглядела намного слабее, чем старая – брёвна узкие и лишь в один ряд, никаких земляных укреплений, а в иных местах частокол не превышал и дух метров – слишком мало для крепкой защиты от штурма.
Тоже самое можно было сказать о воротах Тавриты: их было пять, и защитить каждый вход в случае нападения – попросту не получится. Даже сейчас у ворот, куда брели скиталец и Лиска, стоял всего один охранник из местных. Когда Олег с девочкой подошли к человеку в куртке из коровьей шкуры, тот лишь вяло спросил:
– Куда?
Скиталец оглядел ополченца, по виду это был не самый грамотный сторож. Такие мужики, набранные из числа горожан, охраняли улицы, площади и ворота, огнестрельного оружия при себе не имели: охранник перед ними держал в руках увесистую дубину с навершием из куска старой гильзы.
– Несем своё слов… – начал было Олег, но Лиска тут же его оборвала:
– К родне своей идём, милый охраничек! К двоюродной тётке по дядькиной линии!
Ополченец только сплюнул в ответ и больше ничего не спросил. Когда они миновали ворота, Лиска шикнула на скитальца:
– Каждому встречному-поперечному свой заветные слова говорить собираешься? Мы здесь не на сказы еду выменивать будем.
– А не что же ещё?
– Если в этой общине голодно, они со своим последним куском за слова не расстанутся. Сам говорил, что сказы теперь не в цене, – Лиска тряхнула сумочкой, где позвякивало серебро.
– Нехорошо ты придумала, – заметил скиталец. – Такой металл во всех поднебесных общинах ценится выше золота. Показывать его простым людям – только приключений искать.
– Нам мясо за простые слова никто не отдаст! А если боишься, так в сторонке постой, я сама дельце обтяпаю!
Олег спорить не стал, но и за спиной сироты прятаться не собирался. Они вышли на широкую улицу тавритской общины. Солнце светило так, что тень от детинца укрыла почти всю северо-западную сторону срединного кольца общины. Каменная крепость будто нависла над деревянными избами, на стенах её расхаживали дружинники Китежа, в панцирях из металлической чешуй. Они внимательно наблюдали за каждым, кто приближался к воротам их замка. Дружинники держали оружие наготове, как будто в любую минуту на крепость могли напасть.
– Не смотри на них нагло, – вполголоса увещевал Лиску скиталец. – Дружинники любого, кто им не понравится, выйдут и схватят: сверху улицы видно. До войны Таврита совсем другою была, здесь сыто жили и быки ревели из каждого дома, ведь ютились прямо с людьми, в одних избах. Крупное стадо грелось в общинных стойлах, но везде им было почтение. Никто не смел причинить тельцам зло, или ударить за зря. Лишь в особые дни забивали на мясо, и сама эта бойня была словно священное таинство. По вере языческой животное после смерти в Ирий уходит – там его дух возрождения ждёт и на землю опять возвращается в облике зверя. Потому жестокость к быкам нельзя учинять. При жизни к ним отношенье особое, а смерть даётся легкая, быстрая. В Таврите Велеса чтят, а этот бог, по преданию, сам от коровы рождён. И праздники Тура в первые весенние дни в городище устраивали, со славлениями выводили всё стадо из стоил. Если первым под весеннее солнце выйдет рыжий бык или белый – значит Зима будет тёплой. Если чёрный или пёстрый – значит лютые холода. Я на одном таком празднике был, года два назад, уже после войны…
– И как? – спросила девчонка.
– Волхв надрывался, народ призывал славить день добрый, а сам из Китежа прибыл, и люди на него глядели как на чужого приблуду. А когда стойло возле идола отворили, на свет вышла одна коровёнка худая, и не поймёшь какой масти.
