вот-вот будет прорвана, и потому жадно ловили и обсуждали все новости и слухи с фронта. «Ничего не понимаем. Железно-огненный круг, скованный врагами, не разжимается, и обрекает Ленинград на постепенно вымирание, – записал 7 января 1942 г. в дневнике Г. А. Князев. – Ходят слухи, что войскам дан приказ покончить с топтаньем на месте, прогнать неприятеля»[253]. По свидетельству В. В. Вишневского, в январе 1942 г. на встречах и выступлениях его постоянно спрашивали: когда кончится блокада?[254] 12 января 1942 г. Г. А. Князев фиксирует в своем дневнике новый слух: «Сегодня распространился по городу слух о приказе Сталина освободить Ленинград от блокады. Будто бы на подмогу двинуты московские военные части. Этим живет сегодня умирающий Ленинград. Последняя надежда окрыляет тех, кто еще не сдается, не слег, не упал духом. Продержаться бы еще немного, пережить катастрофу»[255]. И ленинградцы отчаянно пытались держаться, не расставаясь с надеждой на освобождение от блокады. «Самые тяжелые дни переживают ленинградцы. Кажется, они лишились всего самого элементарного и в довершение всего сидят без хлеба и в холоде. Многие стали безразличны, но большинство упорно борется за свою жизнь и жизнь города, – отметил 28 января 1942 г. в дневнике оптимистически настроенный В. Ф. Чекризов. – Но сколько народу еще погибнет. Неужели еще долго не будет улучшения? Вести с фронта хорошие, но блокада города еще не прорвана. Кажется, многие с ума сойдут от радости, когда она будет прорвана»[256]. К великому горю, в январские дни 1942 г. население Ленинграда сходило с ума от голода, хотя решением Военного Совета Ленинградского фронта с 24 января 1942 г. и были повышены нормы выдачи хлеба: рабочие стали получать 400 г., служащие – 300, иждивенцы и дети – 250 г., но это не могло дать желаемого эффекта. Как отмечалось в январском спецсообщении УНКВД по Ленинградской области, осуществленное с 24 января 1942 г. увеличение хлебной нормы «при ограниченной норме выдачи других нормированных продуктов не улучшило положение населения». 25 января 1942 г. А. А. Жданов в разговоре по прямому проводу с членом ГКО Г. М. Маленковым на вопрос, как обстоят дела в Ленинграде с продовольствием, с неоправданным оптимизмом отвечал: «Положение с продовольствием сейчас у нас стало лучше. С сегодняшнего дня мы еще немного увеличили норму выдачи хлеба… Что касается запасов, то в Ленинграде и Осиновце мы имеем на девять дней муки и на неделю крупы, на неделю мяса. Сейчас всячески нажимаем на подвоз приварка, сушеных овощей, клюквы, грибов и т. д.»[257]. И ни слова о бедственном положении ленинградцев, их голодных страданиях и наступившей массовой смертности…
Между тем именно 25 января 1942 г. стало «черным» воскресеньем блокированного Ленинграда. В этот день еще действовавшая на малых оборотах 5-я ГЭС не получила топлива и прекратила выработку электроэнергии, которую, в свою очередь, не получили жизненно важные предприятия города, прежде всего главная водонапорная станция. В течение нескольких суток, пока офицеры и матросы подводной лодки К-56 монтировали в труднейших условиях 4 дизеля аварийной станции, город был без воды, а к тому времени, когда снова заработали насосы, городской водопровод окончательно вышел из строя. 25 января 1942 г. востоковед А. Н. Болдырев сделал в дневнике запись для истории блокады: «Сегодня и вчера мы целиком вошли в полосу нового бедствия: бедствия безводия. Воды нет во всем городе. Говорят, нет топлива на водокачке. Проруби в Неве, речках и каналах, бесконечные вереницы везущих и несущих ведра и все виды сосудов. Заводы стоят. Пожары не тушатся, дома пылают, как свечи… Это самое страшное бедствие из всех бывших…»[258]
В тяжелом положении в эти январские дни оказались хлебопекарные заводы, оставшиеся без воды. Рабочие-хлебопеки сознавали, какая ответственность лежит на них, и отдавали все свои силы, чтобы не прекратить выпечку хлеба. В течение нескольких суток они доставляли воду для выпечки хлеба из различных водоемов вручную, на помощь пришли комсомольцы и военные. Тем не менее хлебозаводы не могли обеспечить хлебом все население, и по всему городу днем и вечером стояли длинные очереди у булочных в ожидании, когда привезут хлеб.
«Бще одно грозное бедствие нависло над Ленинградом: это пожары, – писал в своем дневнике Н. П. Горшков. – Горят целиком каменные дома от бесчисленных печек-времянок (буржуек). Неаккуратное обращение, отсутствие постоянных дымоходов в домах с паровым отоплением, просунутые сквозь окна трубы и многие другие причины вызывают частые пожары, а воды в городе нет. Водопровод кое-где едва-едва подает воду в первые этажи. Пожарные и население без воды бессильны что-нибудь сделать для тушения»[259]. За январь 1942 г. в городе возникло около 900 пожаров, в том числе более 250 крупных пожаров, часть которых стала следствием вражеских обстрелов и бомбежек, но в большинстве случаев источником пожаров были «буржуйки». Из-за опасности возникновения пожаров Исполком Ленгорсовета еще в июне 1941 г. запретил пользоваться самодельными печами-времянками, но в январе 1942 г. отменил свой запрет и даже принял меры к массовому изготовлению «буржуек»[260], которые стали для населения единственным средством обогрева жилищ.
Из-за болезней и высокой смертности личного состава, а также острого недостатка горючего, а затем и воды военизированная пожарная охрана города не справлялась с тушением многочисленных пожаров. Отсутствовал бензин, и пожарные команды приходилось направлять на очаг возгорания пешком. К середине января отсутствие горючего заставило вывести из боевого расчета военизированную пожарную команду, охранявшую Кировский завод, и еще четыре городские пожарные команды. Поскольку водопровод не работал, пожары тушили с помощью снега и ведер с водой из ближайших водоемов. Иногда огромные дома выгорали полностью, и даже прибывшие пожарные команды были бессильны ликвидировать пожар. Несколько суток в январе горел Гостиный двор, значительная часть которого за это время успела выгореть[261].
Необычно важную роль в жизни ленинградцев играла почта, которая связывала их с внешним миром и в особенности с родными и близкими, которых война разметала по всей стране. В январе 1942 г. в городе работало всего 12 почтовых отделений[262]. Ленинградские почтальоны были настоящими подвижниками, обходя со своими тяжелыми сумками квартиру за квартирой. Но главные трудности начались в январе 1942 г., когда за корреспонденцией нужно было добираться самим до почтамта. Н. С. Петрушина, разносившая почту по улице академика Павлова, вспоминала: «Нам приходилось, значит, вот как делать: в четыре-пять часов два-три человека сами ехали с санками на почтамт. Там корреспонденции другой раз неделю не бывало, две, а потом она вся прорывается. Тогда мы забирали в мешки и везли. Но везли как? Друг друга подталкивали, и в течение дня привозили»[263]. На этом мучения не кончались: корреспонденцию нужно было разложить по квартирам и потом доставить ее по темным и обледенелым лестницам адресатам, многих из которых уже не
