И я не сразу смогла разобрать. — Хочешь меня убить? — Всплывает вопрос после того, как понимаю, что мы заехали в лесную глушь.
— Таким бесполезным делом тут не занимаюсь, — поворачивает голову ко мне, — Ты же наверняка помнишь об этом, — и наглым образом нахально подмигивает.
Придурок, говорю же.
Закатив глаза, снова от него отворачиваюсь и набираю побольше воздуха, чтобы от его напыщенности не задохнуться в салоне автомобиля. А то это будет самой глупой смертью, о которой я могла бы когда-то подумать.
И, наверное, я всё же помолчу, чтобы ещё порция эдакого не полетела в мою сторону. Он-то может и покруче выбросить. Скажем, припомнить мне о капоте своего старого автомобиля и ряд других наши совместных проделок в глухих местах. Ладно, сказать, лишь бы не изъявил желание повторить.
Три года я прорабатывала в себе каждую мелочь: наполнялась терпением, спокойствием и смыслом продолжать дальше жить. Стоило этому сокровищу вернуться в мою жизнь, как всё затрещало по швам. И старое выползает наружу. Принадлежащие ранее Рите импульсивность, жажда справедливо ответить тому, кто сильно напрашивается, стали проявляться. И удержаться, вовремя промолчать — теперь настоящая пытка.
Подключаю дыхательную практику, используя метод переменного дыхания через ноздрю, иначе мне не прожить с ним в одной машины больше минуты. Здесь и так становится тесно, душно и воцаряется напряжённая атмосфера. Если выживать, то всеми возможными способами.
Стараюсь выполнить упражнение менее заметно для соседа за рулём. Не хочется никаких дополнительных вопросов от него. Тише едем дальше будем, хотя в нашем случае, мы уже давно приехали, только кто-то этого ещё не понял.
Большим пальцем мягко прикрываю правую ноздрю. Медленно вдохнув левой, закрываю её и делаю короткую паузу. Затем осторожно открываю правую и, не торопливо выдохнув через неё, медленно вдыхаю. Снова закрываю обе и, сделав короткую пазу перед выдохом через левую ноздрю, повторяю процедуру три раз. Для лучшего эффекта можно было бы проделать и пять раз, но меня и это количество спасает. Приходит внутреннее спокойствие, а следом за этим замедляется сердечный ритм. А еле слышимый на фоне ровный звук бьющихся об стёкла капель дождя оказывает вспомогательный эффект, воздействуя на меня расслабляющим образом. Ловлю нужную волну и окончательно стабилизирую дыхание. И даже в какой-то момент не замечаю, как глаза медленно закрываются и на лице вырисовывается подобие улыбки.
И я не знаю, сколько бы пробыла в таком умиротворённом состоянии, если бы по левую руку не сидел бесячий до ужаса гринч, который в добавок ещё и говорливый. Все мои старания в миг похерил, озвучив свои извращенные домыслы.
— Уже начала фантазировать, — прорывается сквозь мои мысли. — Быстро ты.
— О тебе? — вопросительно на него гляжу. И тут же мой дыхательный аппарат активно приходит в движение, и дверцы для смеха распахиваются настежь. — Нет, нет, — мотаю головой. — Второй раз в жизни я не облажаюсь.
И пока до меня доходит то, что я ляпнула, машина резко тормозит. И если бы не ремень… Сердце будто выпрыгнуло наружу. И весь набранный за дорогу воздух одни выдохом выпустился.
— Ты что творишь? — ошарашенно поворачиваюсь к нему. — Из ума вышел совсем? — Ударяю его по плечу.
Согласна, не то ляпнула, могла и более мягкую формулировку выбрать. Но за это разве агрессивно жмут по тормозам, тем самым способствуя быстрой остановке сердца? Здесь также бы не помешали дыхательные упражнения, да только вот сейчас точно не до них. Мне бы просто выйти из машины и хлебнуть залпом лёгкого по структуре воздуха. Однако тело как пришибленное впилось в кресло.
— Да, — грубо выпаливает Максим, сильно зажмурив глаза и сжав до белых костяшек руль. По его лицу начинают ходить желваки. Складывается ощущение, что он ведёт внутреннюю борьбу с самим собой, и я здесь лишняя, только на нервах его играю. И когда кажись конфликт исчерпан, Максим обращается ко мне, не устанавливая зрительного контакта, хотя взгляд направлен в мою сторону.
— Ты в порядке? — его голос звучит довольно мягко, словно не он только что прикрикнул так, что чуть уши не заложило.
— Да, — не отмалчиваюсь. Эта резкая в нём смена настроения каким-то магическим образом отражается на мне, и я тоже смягчаюсь.
— Хорошо, — кивает головой. — Нам не долго осталось, — и указывает на поворот на узкую улочку.
Максим сворачивает на неё, и проехав буквально пять минут по неровной ухабистой дороге, паркует машину, глушит мотор и сразу выходит из неё. Никаких заминок, будто каждое действие им отточено.
Я даже не успеваю разглядеть место, куда мы прибыли, как пассажирская дверь тут же открывается.
— Можешь выходить.
— А с чего ты взял, что я пойду? Я вроде не соглашалась с тобой куда-то ехать, — отрицательно мотаю головой «не-а». Принимаю максимально закрытую позу: скрещиваю руки и ноги. Глаза устремляю вперёд в темноту. — Ты иди, куда планировал, можешь не торопиться. Я тебя тут подожду.
— Рит. — Макс произносит лишь моё имя. Но зато как… Насколько я могу судить по тону его голоса, это было последнее на сегодня предупреждение.
Глава 21. Маргарита
— Проходи. Я на пару минут. — Максим ускользает из виду, а я, войдя следом за ним в дом, принимаюсь оглядываться по сторонам.
Интерьер здесь довольно неплохой. Напоминает мой любимый в этом городе бар. Аж захотелось в сочетании с этими стенами сразу выпить кофеёк. И тогда точно сольёмся в картину воедино. А белое облако над горячей кружкой и дымка серости над камином придадут дому жизни. Всё-таки стиль лофт невероятно притягателен своей красотой. Мёртв, когда безлюден, и жив, когда есть хотя бы одна живая душа.
Изумленная оформлением увиденной части дома, подхожу к лестнице из металлического каркаса с деревянными ступенями, ведущую на второй этаж, кладу ладонь на перила и поднимаю голову.
— Красивый. Твой? — Направляю звуки прямо наверх, чтобы долетели до Максима.
— Нет, арендовал на несколько месяцев. Понравился? — В ту же секунду доносится его голос сверху.
— Очень, — отвечаю и тут же засматриваюсь на картину справа.
«Да ладно?» — проговариваю про себя, встав ровно напротив неё.
Это же копия уникальной картины венгерской художницы. Она малоизвестна большинству, но только не мне. Я скорее всего не отличу работы Мане от Моне, постольку-поскольку не разбираюсь в изобразительном искусстве. Однако представленная моему взору абстракция по удивительной случайности мне знакома. Её оригинал висит в нечуждом мне доме. Дядя Ваня обещал беречь отцовскую картину, на которой запечатлен в чёрно-белом цвете конь, вставший на дыбы. Глядя на изображение, отец всегда говорил: «Когда-то и мой конь будет без всадника,
