вы должны выпить с нами стакан мускатного Монтефиасконского вина, и тогда я весь к вашим услугам.
Стефан не посмел отказаться, к тому же при первом слове Карло хозяин уже принёс стакан и бутылку и, откупорив её, наполнил стакан и подал его Стефану, сказав с гордостью:
— Выпейте это, синьор, это un vino da vescovo — епископское вино.
Молодой человек старался сдерживаться; он выпил и, сделав прощальный жест, сказал Карло:
— До завтра!
Карло очень желал бы немедленно вступить в переговоры, но, когда он собрался с мыслями, Стефан был уже далеко.
Проведя день в пьянстве, игре и плясках под звуки гитары с молодыми транстеверинскими девушками, Карло только под вечер вспомнил, что назавтра ему нужно быть у Стефана, и отправился ночевать домой. Он оставил окно открытым, чтобы первый луч солнца или утренний воздух его разбудили.
Рано утром Карло был у Стефана, который тоже уже встал.
— Третьегодняшний денёк удался, — сказал племянник Памфилио, — вы его весело отпраздновали.
— О да, ваше превосходительство, — отвечал Карло с лицом, сияющим от удовольствия, — денёк вышел добрый, очень добрый.
— Ну так я хочу, чтоб сегодня был такой же....
— Разве, — произнёс Карло, поднося руку к своему поясу, из-за которого у него торчал целый арсенал оружия, — ваше превосходительство....
— Нет! — воскликнул с отвращением Стефан, поняв зверскую мысль предложения.
— Прошу покорно извинения, — сконфуженно пробормотал Карло.
Он взял стул, завернулся в плащ и, усевшись без всякого приглашения, с видом человека, понимающего, что в нём нуждаются, обратился к Стефану напыщенно-фамильярным тоном:
— Я слушаю вас, сударь.
Уже по первому разговору между этими двумя личностями мы могли заключить, как живо и глубоко было отвращение, которое Стефан чувствовал к Карло, поэтому он, как и тогда, постарался закончить как можно скорее. Он ограничился только приказанием наблюдать за всеми поступками еврейской девушки, наводить по возможности о ней самые точные справки, не причинять ей ни малейшего вреда и даже защищать в случае опасности.
Карло почтительно поклонился, поспешно вышел и отправился к дяде Стефана — монсеньору Памфилио, чтобы продать ему, согласно их уговору, тайны его племянника.
Таким образом, за жидовским кварталом и его окрестностями следили три полиции: Стефана и Памфилио, руководимые Карло, и правительственная, которую монсеньор тайно известил о каких-то замыслах евреев.
Первые сведения, добытые этим тройным наблюдением, указывали на частые посещения виллы Медичи Ноемией.
Это было уже достаточным поводом для того, чтобы заподозрить существование заговора между евреями и французами, объединяемыми их общей ненавистью к Риму. Всякое самое невозможное обвинение находит веру в Риме, если оно сумеет навести страх на трусливых членов Церковного совета.
Коварство составляет характерную черту итальянцев, и потому они охотно пускаются в тайные ухищрения. Известно, до какого совершенства дошла Венеция в искусстве шпионства и доносов. Летописи этой республики наполнены загадочными преступлениями. Другие государства Италии по врождённой склонности приняли нравы и таинственность венецианской полиции. Рим первый пошёл по этому тёмному пути, и его мрачные и низкие предания сохраняются в частных мемуарах. Римская полиция даже не ограничилась Святым городом и при помощи вполне преданных и подчинённых ей монашеских орденов сумела проникнуть в самые сокровенные тайны королей и народов. Исповедальни всех католических государей отдавали эхо под сводами Ватикана.
В Риме все лица, мало-мальски принимающие участие в общественных делах, помогают полиции не по обязанности, а просто из усердия, лишь бы быть полезными, что-нибудь заработать в свободное время и, таким образом, с пользой употребить досуг.
Вся Церковь, от самого мелкого прислужника в ризнице до членов святейшей коллегии, завербована в эту систему. Надзор и разоблачения составляют существенную часть обязанностей этих левитов. На флангах этого громадного корпуса стоят отдельными группами религиозные общества, приближённые духовенства и вся армия ханжей. Правительственные чиновники охотно присоединяют свои старания к этой организации. Даже военные и те не отказываются.
Во всех этих происках участвует и другая часть римского населения — это шайки нищих, разбойников и столь многочисленные в Риме куртизанки, — сюда же причисляются прислуга, проводники и толпа бездельников и авантюристов, питающихся обманом, надувательством и нередко просто подачкой иностранцев. Сливки и подонки римского общества занимаются сообща полицейским делом. К счастью ещё, что в этом городе это, как и всё другое, парализуется всеобщей беспечностью и страшным нерадением.
Во время описываемых нами событий вся полиция Папской области не только в Риме, но и во всех церковных владениях была на ногах. Повсюду имелось громадное множество недовольных, которые устраивали тайные сборища и религиозные партии. Мы охотно соглашаемся с тем, что инквизиция почти исчезла в Римском государстве, если она существует, то лишь как пугало для евреев и для философии, которые нисколько его не боятся, но, прежде чем пасть, она заразила своим ядом римскую полицию. Мы понятно далеки от мысли о кровавых преследованиях, которые так часто прежде марали историю пап; но должны сознаться, что, потеряв силы, Рим не забыл своей страшной мстительности и ненависти, и угрозы и злоба продолжают исторгаться из-под его слабости и изнеможения. В руках его одни потухшие громы, но он и обезоруженной десницей продолжает угрожать миру.
Бессильная, дряхлая злоба римского духовенства с ожесточением накидывается на еврейскую нацию, которая отказывается пожертвовать своими сокровищами, чтобы избавиться от их вражды, и под их ударами евреи упорно сидят на своих сундуках. Для Рима это предмет вечного отчаяния.
Движение либеральных умов, постоянно возрастающий упадок набожности в образованном классе, даже дух пытливости и опровержения, проникающий повсюду, менее огорчают Рим, чем это упорное сопротивление евреев и невозможность овладеть их состоянием.
Каждый первосвященник непременно знаменует принятие власти каким-нибудь стеснением в положении жидов. 24 июня 1843 года папа издал против них буллу, которая, казалось, относилась к злейшим временам варварства и фанатизма; этот документ, который мы заимствуем из Истории пап подписан: «Фра Викентий Сальма, генеральный инквизитор».
«Все евреи Анконы и Синигагми не имеют права нанимать в кормилицы католичек и вообще брать в услужение христиан под страхом наказания, согласно папским декретам. Все израильтяне должны в течении трёх месяцев продать всё своё движимое и недвижимое имущество, иначе оно будет продано с аукционного торга. Никто из них не имеет права жить в городе без разрешения правительства, в случае неповиновения они будут отправляемы в их кварталы. Ни один еврей не имеет права ночевать вне своего квартала или оставлять христианина на ночлег в этом отверженном околотке; они не должны вступать в дружбу с верующими, торговать священными
