скейтбордах, преследующих мяч или погруженных в какое-нибудь еще более опасное занятие, она боролась с желанием поднять крик, предостеречь их от беды, которую они приближали забвением собственной безопасности. Пип ненавидела наушники, тележки с мороженым, стайки подростков, других велосипедистов – все, что могло отвлечь ребенка, побудить его выбежать на дорогу и угодить под колеса случайной машины, как случилось с тем несчастным мальчишкой. Она чувствовала потребность спасать другие жизни, раз не сумела спасти его жизнь. И хотя технически, нравственно, юридически Пип была невиновна, сама она своей невиновности не признавала. Она убила ребенка. Она, а не кто-нибудь другой! И это чувство вины никогда ее не оставит. Оно с ней навсегда.
Единственный выход, который она нашла, – не позволять себе праздности. В данный момент у нее было занятие – ехать на работу.
В то утро лавка встретила ее распахнутой дверью: торговля уже шла, пусть ни шатко ни валко. Женщина с неестественно рыжими волосами яростно рылась на стеллажах с одеждой, разыскивая что-нибудь поновее. Еще две особы небрежно копались во всем сразу, не переставая болтать. До начала работы в благотворительной лавке Пип не могла себе представить, как много людей не мыслят ни одного дня без копания в чужом барахле. Она даже не знала, есть ли в ее районе Лондона такие лавки. Работа здесь оказалась поучительным опытом, сбивающим спесь. Повесив плащ на крючок, Пип пошла искать Одри, чтобы доложить о своем прибытии. Она застала ее у кассы, за разговором с покупательницей. Сложив покупки, Одри рассовала их по потрепанным пластиковым пакетам и ссыпала из блюдца скудные гроши, назначенные лавкой за товар. Не желая прерывать разговор, Пип стала наводить порядок на книжных полках. Бездельничать на глазах у Одри значило навлечь на себя ее гнев.
Когда та освободилась, Пип подошла, поздоровалась и спросила, как прошла распродажа.
Одри чуть заметно кивнула ей и скупо улыбнулась. Пип сразу поняла, что распродажа удалась и что Одри приписывает этот успех себе одной.
– Лучше не бывает, – похвасталась она. – Внесем еще денег на ремонт церковной крыши. Что у тебя? Хорошо провела уик-энд?
Мысли Пип перескочили на Доминика, вспомнилось его лицо, когда он объявлял ей, что уходит; пришлось заставить себя сразу переключиться на другое.
– Тихо-мирно, – ответила она, напряженно раздумывая при этом, как добыть нужные сведения, не спровоцировав ненужных вопросов. В конце концов она пошла простейшим путем. – Одри, вы, случайно, не знаете некую Эвелин Маунткасл?
Одри в это время раскладывала, сортировала миниатюрные открытки, ставя в первый рад самые популярные сюжеты.
– Актрису Эвелин Маунткасл? – переспросила она, не поднимая глаз. – Общаться не общалась, но на улице я ее узнала бы. Хотя на улице ее вряд ли встретишь.
Этот ответ был до того дразнящим, что Пип запнулась, решая, за какой конец ухватиться.
– Не знала, что она актриса… – начала она, хотя, конечно, знала.
– Была, – коротко уточнила Одри, а потом решила перейти к подробностям. – Пользовалась известностью в семидесятые годы. Потом разразился скандал, она вернулась в Саутволд и… Дальше произошла трагедия. – Одри скорбно покачала головой.
– Что именно случилось? – спросила Пип, стараясь не быть заподозренной в праздном любопытстве, но неспособная скрыть жгучий интерес.
– Ее дом попросту притягивал беды, – продолжила Одри. – Немудрено, что она малость чокнулась. Там любой съезжал с катушек. Ну, что-то вроде этого.
«Вроде чего?» – чуть было не спросила Пип, но тут из глубины лавки прозвучал зов покупательницы, не справившейся с застежкой-молнией, и Одри поспешила туда, оставив Пип недоумевать.
На протяжении дня она пыталась создавать условия, чтобы еще раз расспросить Одри об Эвелин Маунткасл, но безуспешно. Спросить напрямую она побаивалась – вдруг ляпнет ненароком, что присвоила дневник? Одри бы ей этого не спустила.
Похоже, Одри знает подноготную всех и каждого в городке, размышляла Пип, разбирая одежду и складывая в стопки. Если чего-то все же не знает, то не успокоится, пока не устранит пробел. Правильнее было больше не тормошить проницательную Одри, а попытаться добыть желаемые сведения у другого, менее любопытного знатока местной жизни.
На ум ей тотчас пришел Джез. Тот определенно знал кое-что о той семье, к тому же Пип не сомневалась, что он не станет допытываться, почему она спрашивает. Провести немного времени в его обществе тоже было бы недурно. После их встречи на кухне она была к этому готова и даже ждала удовольствия от этого общения.
К концу дня Пип решила, что проведет вечер у себя в спальне, на пару с дневником. Все лучше, чем коротать время с родителями! Они бы выпытывали, как она себя чувствует после ухода Доминика, а ей не хотелось об этом говорить.
Но вечером, придя в кухню, чтобы поужинать, она почувствовала в воздухе какое-то напряжение. Родители, садясь, переглядывались – не иначе, их подмывало что-то сказать.
Долго ждать не пришлось.
– Мы тут с твоим отцом поговорили, – начала мать, раскладывая по трем тарелкам пирог с рыбой.
– Правда? – отозвалась Пип, потупив взгляд.
– В общем… – неуверенно продолжила мать. За столом повисла неуклюжая тишина. Пип ждала продолжения. Ее возмущало, что ее обсуждают у нее за спиной, как и то, что она дала для этого повод.
– В общем… – повторила мать. – Мы подумали, что… – Она встретилась взглядом с отцом Пип и умоляюще улыбнулась. Он понял намек и принял эстафету.
– Твоя мать толкует про то, что пришло, наверное, время немного поговорить о твоих планах. На будущее, – уточнил он.
Какие планы? Никаких планов у Пип пока что не было, не считая желания удалиться к себе и почитать дневник.
– Раз такое дело… То есть, учитывая случившееся в выходной, мы подумали: может, съездить за твоими вещами и привезти их домой? Это не помешает тебе потом вернуться в Лондон, если будет желание.
– Конечно, я вернусь в Лондон! – повысила голос Пип. – Не могу же я оставаться здесь.
Получилось жестче, чем она собиралась, и на лице матери появилась обиженная гримаса.
– Нет-нет, конечно, не можешь, – повторила она за дочерью. – Это мы знаем. Просто на время, пока ты не придешь в себя.
– Мы не хотим, чтобы ты сбивалась с ног, подыскивая новую квартиру, – подхватил отец. – Мы с Джезом поехали бы туда на фургоне, собрали твои вещички и привезли сюда – ясное дело, на время.
– Не годится оставлять все твое добро у бедняги Доминика, – добавила мать.
Пип стиснула зубы, чтобы не заорать. Бедняга Доминик? Бедняга Доминик! Тот самый бедняга, который отвесил ей пинок в самый тяжелый для нее момент, кто бросил ее, не задумываясь, что перечеркивает тем самым все
