зимний воздух кажется гораздо прохладнее.
Картер исчезает из виду, а мгновение спустя его руки обхватывают меня, прижимая меня к его груди, и окутывают теплом. Мое тело замирает от прикосновения, но внутри каждое нервное окончание словно обдает током.
Я поднимаю руки в пушистых щенячьих рукавицах и обхватываю его предплечья, и наслаждаюсь моментом, позволяя себе забыть об ожиданиях и страхах.
Надо мной раздается смех, когда Картер кладет свой подбородок мне на макушку.
— Самые милые варежки, которые я когда-либо видел.
Елка оживает, разноцветные огни мерцают, делая эту декабрьскую ночь волшебной, а толпа вокруг нас охает и ахает.
— Она прекрасна, — шепчу я.
Картер крепко обнимает меня.
— Да, и вправду.
Когда елка зажглась и парк опустел, Картер проводил меня к такси, стоящему на обочине.
Я вижу роскошный, полностью черный внедорожник.
— Я знаю, что ты заказал самый дорогой вариант.
Он пожимает плечами, смущенно улыбается.
— Докажи это, малышка.
Я хихикаю.
— Спасибо за сегодняшний день, Картер. Было весело.
Он кивает, и останавливает меня, когда я тянусь к двери.
— Подожди. Что ты делаешь в канун Нового года? У нас вечеринка с командой. Кара и Эммет будут там. Может, ты придешь?
— О, я не…
— У тебя уже есть планы?
— Ну, нет, но…
— Тогда ты придешь, — он как щеночек поднимает лапки, когда я открываю рот, чтобы возразить. — Пожалуйста, Олли. Это будет весело, — он делает шаг к дверце машины. — Ты не уйдешь, пока не согласишься.
Я закатываю глаза.
— Ладно, хорошо. Я приду.
Он ударяет кулаком по воздуху.
— Ага!
— Это не свидание, — быстро напоминаю я ему, толкая его в плечо.
Он качает головой, подняв руки вверх.
— Не свидание, — он открывает дверь и жестом предлагает мне забраться внутрь, а затем пристегивает меня. Он кладет коробку с булочками с корицей мне на колени и отступает назад, почесывая затылок. — Эм, Олли?
— Да?
— Прости, что расстроил тебя в пятницу вечером и заставил почувствовать себя брошенной.
Мой рот искривляется.
— Мне жаль, что я действительно бросила тебя.
— Но не жаль, что ты ревновала.
— Я не ревновала.
Картер ухмыляется.
— Тебе так идет зеленый цвет.
— Заткнись, — я улыбаюсь ему. — Увидимся в канун Нового года.
Он кивает.
— Не свидание.
— Не свидание, — повторяю я.
Он закрывает дверь, стучит двумя пальцами по стеклу и кричит: — Это свидание!
ГЛАВА 9
СОБАКИ > ДЕВУШКА НА РОЖДЕСТВО
Рождество я люблю и ненавижу.
Это было мое любимое время когда я рос. Да, это был не просто праздник, это был целый чертов сезон.
Он начинался в ноябре, когда воздух в Ванкувере остывал настолько, что мой отец включал печь. Рождественская музыка из стереодинамиков в нашей гостиной по всему дому, начинала играть сразу после Дня памяти павших10. Мы едва успевали снять украшения к Хэллоуину, как мама доставала с чердака все коробки с надписью «Рождество».
Она начинала марафон праздничной выпечки с шоколадных шариков, с начинкой в виде арахисовой пасты, хоть и прошлым Рождеством она клялась, что начнет позже. Чем раньше она начинала, тем больше мы ели, а за две недели до Рождества она паниковала, сходя с ума от того, что ей нечем было нас удивить.
Но больше всего я любил первое воскресенье декабря. Мы были занятой семьей, всегда в движении — я и моя сестра даже в детстве профессионально занимались спортом. Но в этот день мы каждый год исправно освобождали свое расписание. Мы начинали с завтрака в нашей любимой закусочной, и я всегда брал панкейки с «Орео». Потом мы отправлялись на елочную ферму, где пробирались через заснеженные и не очень поля в поисках идеальной рождественской елки.
У папы был пунктик на рождественской елке. Она должна была быть не менее девяти футов в высоту и достаточно широкой, чтобы вокруг нее могли поместиться мы все. Она должна была идеально вписываться в пространство у главного окна в нашей гостиной. Ему хватало нескольких минут, чтобы сказать елке «нет» и отправиться искать дальше. Мы с сестрой всегда соревновались кто быстрее найдет идеальную елку — ту, которая впечатлит нашего отца. В один год он купил две, потому что сказал, что мы нашли две идеальные.
Когда мне было десять лет, он показал мне, как пользоваться пилой, и мы вместе спилили елку. Я помог ему донести ее до грузовика, и мы вместе затащили ее в пикап.
Когда мы возвращались домой с елкой, мама включала рождественские мелодии, готовила бутерброды, и мы вчетвером вместе украшали елку. Потом мы ложились на диван с кружками горячего шоколада и подносом рождественских лакомств и смотрели Санта Клауса. Когда я был маленьким, всегда мечтал, чтобы папа стал Сантой, как это сделал Тим Аллен в фильме. Он обещал взять меня с собой на Северный полюс, если это когда-нибудь случится.
Я любил все, что было связано с Рождеством.
Но семь лет назад мы потеряли моего отца, и Рождество навсегда изменилось.
Заглушив двигатель у дома моего детства, я смотрю на невзрачный дом. Там нет ни единого огонька или украшения, указывающего на время года, и я знаю почему. Каждый год я предлагаю маме развесить их, даже умоляю ее, но она лишь грустно улыбается и предлагает сделать это в следующем году.
Все же, она пытается подарить нам пазлы Рождества, которое мы по ее мнению хотим, даже несмотря на то, что эти усилия обостряют непрекращающуюся боль в ее груди. Она притворяется, что каждое Рождество без моего отца рядом с ней, ее не убивает. Я ненавижу наблюдать за ней в таком состоянии, видеть ее такой сломленной, когда она заслуживает столько любви.
— На что ты смотришь?
Усталый, тихий голос справа от меня заставляет меня подпрыгнуть, потому что я забыл, что приехал не один. Я улыбаюсь своему другу, его бледно-голубые глаза медленно перемещаются по машине, словно он пытается увидеть то, что вижу я, хотя и не может.
— Откуда ты знаешь, что я на что-то смотрю, старик?
Хэнку восемьдесят три года, он начал терять зрение в пятнадцать лет из-за наследственной болезни Лебера. Сначала болезнь забрала его левый глаз, а через несколько месяцев видеть перестал и правый. Хоть он и видит тени, он официально признан слепым с шестнадцати лет.
Хэнк постукивает двумя пальцами по месту между глазами.
— Третий глаз. Некоторые люди называют это материнской интуицей.
— Ты не мать, — напоминаю я ему, если он вдруг забыл.
Он
