Джуро остался на ферме в гордом одиночестве.
Но это не помогло. Страдания молодого серба разделяла и тетушка Ангелина, и вся остальная родня.
— Сопляк! — Дед Марко хмуро уставился в небо, затянутое с самого утра низкими серыми облаками. Он и сам не находил себе места от беспокойства за жизнь Влада, но старался на людях этого не проявлять.
Однако членов семьи показное равнодушие деда не обманывало. Все знали, что творится у него в душе, и все испытывали те же чувства. Готовы были рисковать жизнью, чтобы оказаться плечом к плечу с русским биологом, выступающим в одиночку против превосходящего его противника и против всей западной военной машины.
Загадочна славянская душа…
У Владислава была возможность беспрепятственно выехать из Югославии. Дед бы помог. С его родственными связями во властных структурах это было не сложно. Достаточно позвонить племяннику в Куманово или двоюродному брату в Белград, чей зять служит большой, шишкой в Министерстве иностранных дел. И все, проблема была бы решена.
Ан нет!
Русский попер через все Косово к какой-то ему одному известной цели. Теперь Марко знал, к какой. И не мог осуждать Владислава за то, что он скрыл данные о подземной лаборатории от своих друзей. Правильно сделал. Иначе перевозбужденные сербы отправились бы вместе с ним и благополучно запороли бы операцию где-нибудь в середине Косова, сцепившись в лобовой схватке с албанским отрядом. Тем более что боевого опыта у них не было никакого. Ну, и здоровье еще. С противоастматическими баллончиками, в очках по десятку диоптрий и на плоских, как блин, ступнях много не навоюешь.
Отряд клоунов, ощупывающий путь рукой и задыхающийся через каждые сто метров…
Влад — другое дело. Собранный, хваткий, прекрасно знающий природу, мгновенно соображающий, шутя ломающий рукой двухдюймовую доску. Марко видел, как его русский гость тренировался утром. Старику хватило пары минут, чтобы понять уровень подготовки бойца. Сам по молодости баловался и боксом, и французской борьбой, как до Второй мировой войны именовали джиу-джитсу. Даже теперь, в семьдесят восемь, Марко легко укладывал на бок молодого бычка и за один присест колол два-три кубометра дров. Есть еще порох в пороховницах, есть.
Старик глубоко вздохнул и почувствовал колотье в груди.
Нервы.
Чай, не молодой уже. Вредно все через себя пропускать. Один инфаркт уже был, только второго не хватает.
— Иди, поешь… — сзади бесшумно вырос Джуро.
— У меня аппетит пропадает, когда я ваши постные физиономии вижу, — проворчал Марко. — Думаете, не знаю, что вы без конца и края обсуждаете? Ах-ах, бедный Влад! Как он там? Ай-ай-ай! Что же делать? Как евреи, право слово… Те тоже все время жалуются. — Евреев дед недолюбливал. За что — никогда не рассказывал. Видимо, была какая-то история во времена его молодости, когда он работал в сапожной мастерской на хозяина по фамилии Цукер. Домашние старались иудейскую тему не затрагивать, иначе Марко свирепел, краснел и уходил к себе в кабинет. — Тете Розе не досталось кусочка фаршированной рыбки! — дед блестяще спародировал местечковый еврейский акцент.
— Тебе на сцене выступать, — заявил Джуро, — а не коров выращивать.
— В нашей семье прирожденных комиков двое, — нашелся Марко, — ты и твой папаша… Я тебе не рассказывал, как твой отец по молодости ходил свататься к одной девушке, но перед этим переел горохового супа?
— Не-ет…
— Тогда слушай…
Дед Марко был большим мастером устного народного творчества. Заодно веселая история должна была хоть немного отвлечь Джуро от мрачных мыслей.
Рокотов положил цилиндр глушителя на кирпич и выстрелил.
Один из столпившихся возле двух мертвых тел албанцев подскочил, как ужаленный осой в причинное место, и тоненько завизжал, держась обеими руками за низ живота. Получив свинец точно в мочевой пузырь, косовар от боли ничего не соображал. Умирать он будет долго и мучительно, на своем примере демонстрируя товарищам ужасы подобных ранений. Влад перенес огонь на остальных. По молодости и глупости бойцы УЧК спрыгнули в траншею, где спрятаться им было негде, и сами попали в ловушку. Рокотов расположился на господствующей точке метрах в сорока от входа в подземелье и контролировал все подступы к нему.
С такого расстояния он не боялся промахнуться.
Второй албанец схватил пулю в затылок, третий — в основание шеи, четвертый был отброшен динамическим ударом в грудь, когда пуля расплющилась о затворный механизм висящей на груди М-16. Биолог тут же скорректировал стрельбу и вогнал в живот упавшему очередь.
Последний косовар с диким криком исчез в темном проходе. Через секунду крик повторился, но уже значительно глуше — боец провалился в вертикальный тоннель, не заметив открытого люка. Лететь ему предстояло метров семь и приземлиться на торчащие из глины металлические штыри, оставшиеся от рассыпавшейся много лет назад винтовой лестницы. Так оно и произошло.
Девятнадцатилетний террорист, уже убивший на своем веку трех безоружных сербских крестьян, повис на перекрученных ржавых арматуринах, как наколотая сразу на несколько игл трепыхающаяся бабочка. Ему сильно не повезло, ни один штырь не задел жизненно важного органа, и албанец остался в сознании, испытывая страшную боль и наблюдая, как его разодранные кишки медленно сползают по ребристой поверхности чешуйчатого от старости железа. Аллах отказал в милости легкой смерти преступившему законы ислама бойцу УЧК. Как отказывал почти всегда злобным и тупым убийцам.
Владислав перевел дух.
Схватка закончилась быстро и удачно, ведь против него выступали не старые подготовленные солдаты, а молокососы, умеющие только мучить пленных и выступать в качестве охраны у наркобоссов.
Рокотов внимательнейшим образом обозрел окрестности и прислушался. С момента тарана вертолета «мерседесом» минуло сорок семь минут. В любую секунду на театре развернувшихся военных действий могла появиться полиция.
Биолог быстро спустился с крыши здания на землю и бегом направился на восток. Туда, где протекал Вардар и, если судить по карте, расстилались поля.
Спустя час он оказался в десятке километров от места последнего боя, пересек три поляны с цветущим молочаем, форсировал два ручья и прополз по кукурузному полю.
Начинало темнеть.
Влад добрался до стоящего особняком здоровенного ангара с бетонной площадкой перед воротами. Метрах в трехстах от него начинался город. Зайдя с тыла, Рокотов по металлической лесенке взобрался на крышу и распластался на теплых алюминиевых листах.
Погоня отсутствовала.
Но и оставаться на ровной поверхности было крайне опасно. С любого пролетающего вертолета лежащую фигуру обнаружили бы даже ночью. Рокотов добрался до вентиляционного люка, подцепил его лезвием мачете и вскрыл, как консервную банку. Просунул голову внутрь, посветил фонариком.
