позах. Их намеренно поместили в главных соборах: «Статуя [была]. одета точно так же, как Лоренцо, когда он, перевязанный с ранением в горло [после нападения Пацци]., стоял у окон своего дома и являлся народу», – писал Вазари[230]. Никаких моделей мученика Джулиано, похоже, не появилось: умея тонко управлять общественным мнением, Медичи предпочли сосредоточиться на неожиданной победе Лоренцо, а не на жестоком поражении его младшего брата.
Изображения Пацци и его сообщников постигла куда более горькая участь. Медичи поручили Боттичелли нарисовать заговорщиков с петлями на шее на зловещих стенах Барджелло, внушительной флорентийской тюрьмы-крепости. Под каждой фигурой была начертана, как нечестивая надпись, стихотворная эпитафия, сочиненная Лоренцо. Боттичелли расписал фасад знаменитой темницы Флоренции растерзанными телами тех, кто зарезал Джулиано в Санта-Мария-дель-Фьоре, священном сердце города. Год спустя, в 1479 году, когда единственный выживший заговорщик Барончелли был схвачен и повешен, безвестный молодой художник Леонардо да Винчи, ставший одним из главных соперников Боттичелли, с документальной точностью зарисовал эту ужасную сцену[231]. Сцена смерти руки Боттичелли оставалась на стене Барджелло в течение семнадцати лет, пока политический климат не изменился и она в свою очередь, не была стерта, как имена Пацци поколением ранее. Весь город Флоренция превратился в палимпсест[232], переписываемый и перерисовываемый победителями из сменявших друг друга политических поколений.
Изобразив повешенных заговорщиков, Боттичелли не только продал свои услуги богатым и мстительным покровителям Медичи за солидный гонорар в сорок флоринов. Он также сделал свою кисть соучастницей их ножей и петлей. Такая безудержная пристрастность была опасна при любых обстоятельствах, а особенно в таком разобщенном городе, как Флоренция XV века. Его портрет убитого Пацци нажил ему столько же врагов, сколько и друзей. Как и в случае с Данте, гражданские распри Флоренции перевернут карьеру Боттичелли и приведут к тому, что он впервые обратится к «Божественной комедии».
Глава четвертая
Заказ
Nel mezzo del cammin di nostra vita
mi ritrovai per una selva oscura.
Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу.
Открывающие строки «Ада» Данте
В 1480 году, через два года после заговора Пацци, Боттичелли исполнилось тридцать пять лет. Казалось, что это подходящее время для перемен. Тридцать пять лет – это возраст, обозначенный и в Библии, и в «Божественной комедии» как середина жизни. В книге пророка Исайи праведный царь Езекия говорит: «В середине дней моих я сойду в ад», а в Псалмах говорится: «Продолжительность жизни нашей – семьдесят лет»[233]. Столетия спустя Данте повторил эти слова в начале «Ада» двумя строками, которые изменят историю литературы: «Земную жизнь пройдя до половины, / Я очутился в сумрачном лесу». Израильский царь Езекия, флорентиец Данте, а теперь и флорентиец Боттичелли – все они отправились в ад и вернулись обратно примерно в то время, когда им исполнилось тридцать пять лет.
Именно в то время зрелый художник приступил к совершению ритуала[234]. В его шумной боттеге на Виа Нуова на большом столе или станке помощник раскладывал пергамент, специально подготовленный из недубленой овечьей шкуры. Гладкая сторона, изготовленная из мясистых внутренностей животного, лежала лицевой стороной вверх, а грубая оборотная сторона из овечьей шкуры прилегала к деревянной поверхности. Размер пергамента составлял двенадцать с половиной дюймов в высоту и восемнадцать с половиной дюймов в ширину. Как только помощник заканчивал подготовку поверхности, Боттичелли брал металлический стилус и твердым серебряным наконечником вычерчивал основные элементы своего рисунка, процарапывая гладкую волокнистую поверхность пергамента и оставляя шероховатую сторону для переписчика Никколо Мангоны, который позже заполнил ее строками «Божественной комедии» Данте своим идеальным почерком[235]. Затем текст и изображение каждой песни переплетались на противоположных страницах, чтобы произвести самое прекрасное впечатление от чтения и просмотра.
Боттичелли выполнял каждую иллюстрацию собственноручно, без помощи своих учеников, и незавершенность работ проливает свет на то, как они создавались[236]. Художник начинал с едва заметного, почти полупрозрачного предварительного наброска, вдохновленными Данте линиями, полными скрытой силы[237]. Затем более мягким стилусом, покрытым сплавом свинца и олова, он очерчивал более четкие линии. После того как два стилуса наметили контур, он чередовал перья и тростник, чтобы придать рисунку осязаемую форму желтыми, коричневыми и черными чернилами[238].
Этот первый этап нанесения рисунка должен был стать лишь началом работы Боттичелли над словами Данте. Его первоначальный план состоял в том, чтобы покрыть наброски краской и создать полноцветное изображение каждой песни в традициях рукописей «Комедии», долгое время циркулировавших в Италии[239]. Но в итоге он добавил пигмент только в четыре из ста иллюстраций к песням, при этом три из них имеют лишь незначительное количество цветов. Единственной иллюстрацией, прошедшей полный художественный цикл от эскиза к рисунку до картины, была «Карта Ада».
Если бы Боттичелли иллюстрировал «Ад», то изображения были бы многолюдными, насыщенными, передающими драматизм и эмоции первой работы[240]. Важно отметить, что иллюстрации «Ада» почти лишены персонажей и личностей, которые вдохновили множество работ после Боттичелли, от невесомых духовных акварелей Уильяма Блейка до точно переданной готической графики Гюстава Доре. Боттичелли пошел другим путем. Похотливые Паоло и Франческо, не слишком разборчивый Улисс и каннибал Уголино уходят на его иллюстрациях на второй план, поглощенные окружающими географическими и сюжетными проблемами. Дело не в том, что мы не «видим» этих злополучных звезд воображения Данте, таких как душераздирающий самоубийца Пьер делле Винье из XIII песни «Ада» или любимый наставник Данте Брунетто Латини двумя песнями позже из «круга содомитов». Эти персонажи появляются, но они незначительны и композиционно рассредоточены: профиль Пьера незаметно спрятан за деревом, а Брунетто, чье маленькое лицо искажено болью, почти незаметно дергает за подол плаща Данте[241]. Единственный «портрет», который предлагает «Ад» Боттичелли, – это подробное и масштабное изображение Сатаны, что кажется странным выбором, учитывая, что Данте намеренно описывает этого персонажа в обезличенных, машиноподобных терминах. Как будто Боттичелли предвосхитил идею Мильтона о том, что дьявол – фигура, достойная крупного плана.
Чем ближе Данте к спасению, тем отчетливее проявляется человеческая фигура у Боттичелли. С первой до последней строки его иллюстраций к «Раю», исключая почти все остальное, стилус Боттичелли прослеживает в первую очередь драму отношений Данте и Беатриче. Эти двое почти всегда изображены внутри круга, идеально очерченного циркулем, например, когда они появляются вместе в IX песне «Рая», где обитают души, сильнее всего наделенные знаком любви. Позже, в XVII песне «Рая», Данте слышит от благословенного предка пророчество о собственном изгнании из Флоренции, которое заставит его скитаться по всему Итальянскому полуострову в течение последних двадцати лет своей жизни, бродягой, вечно страдающим от потери своей bello ovile, прекрасной овчарни Флоренции: «Ты оставишь позади все, что любишь больше всего на свете, и это та стрела, которую
