Книга Бедная овечка - Полищук

— Да, — печально подтвердил Брагин. — А вот следователя позарез не хватает.

— Вы не беспокойтесь, кого-нибудь пришлют, — ободрил его Перегудов.

— Кого-нибудь, — грустно отозвалось эхом. Полковник почти плакал, скоро и на его место кого-нибудь пришлют.

Следователи закончили обед и спешили приступить к работе. На сегодня назначили беседу с родителями Колмакова, которые жили в деревне на окраине области. По дороге Перегудов внезапно остановился и спросил:

— Как тебе Алёна?

— В смысле? — не понял вопроса Дорошев.

— Я имею в виду, как человек. Как бы ты ее охарактеризовал?

— Эээ, — Максим не сразу смог ответить на столь странный вопрос. С чего вдруг “старпёра” Перегудова заинтересовала молодая невзрачная стажерка, если он крутит шашни с красивой, уверенной в себе начальницей. — Не знаю, не в моем вкусе, слишком зажатая, блеклая, некрасивая.

Михаил хмыкнул и уточнил свой вопрос:

— Я имел в виду психологический портрет, а не твою субъективную оценку внешних данных.

— Так бы сразу и сказал, — Дорошеву нравилось, что старший по званию интересуется его мнением, поэтому он со всей серьезностью заявил: — Прирожденная жертва.

— А как думаешь, жертва может стать охотником?

Максим напряг извилины и со стопроцентной уверенность заявил:

— В данном случае нет.

— Почему? — странно, но Перегудов не унимался со своими каверзными вопросами.

— Про таких как Валюшкина говорят — безхребетная. Мне лично больше нравится — безобидная. Думаю, она и мухи не обидит.

— Ну, мухи может-быть и нет, — пространно ответил майор, на этом закончив разговор.

На беседу с родителями подозреваемого он зачем-то позвал с собой стажерку.

— Алена, нужна будет ваша помощь для ведения протокола.

Она оторвала свои кроткие очи от монитора и покорно ответила: “Да, конечно”.

Плач Алёнушки

Сложно объяснить родителям убийцы, почему их кровинушку считают убийцей. Для них дитя навсегда останется дитём, чтобы о нём не говорили. И Родители Колмакова не исключение, мать не верила, отец помалкивал. Вопросы в основном задавал Перегудов, потому как Дорошев особо тактичностью не отличался, мог ляпнуть что-нибудь едкое и завершить тем самым беседу.

— Я понимаю, вам сложно, но и вы нас поймите.

Колмакова отрицательно качала головой, не желая принимать доказательства вины сына за чистую монету и все время повторяла, что сыночку подставили.

— И вы нас поймите, — подключился к разговору отец, — Олежик…

Он горько вздохнул, видимо тяжело было говорить о сыне в прошедшем времени.

— Он был хороший, ну гуляка, выпить любил, но в жизни ни одной девчонки не обидел.

Мать всхлипывала и поддакивала.

— Всё верно, хороший мальчик, — женщина не выдержала, разрыдалась.

Перегудов наполнил стакан водой и подал ей, она сделала маленький глоток и вроде успокоилась, взгляд стал туманным, отсутствующим, будто мозг включил безопасный режим, не давая окончательно свихнуться от горя.

— Вы знаете, — начала Колмакова, смотря куда-то вдаль, — девчонки его тоже любили. Еще со школьных лет бегали за ним, он же у нас красивый мальчик, голубоглазый, высокий, спортивный, капитан футбольной команды.

— Елизавета Григорьевна, давайте ближе к сути, — всё-таки ляпнул невпопад Дорошев, за что тут же получил осуждающий косой взгляд коллеги.

— Елизавета Григорьевна, продолжайте, — вежливо попросил ее Перегудов.

Она продолжила:

— Я ему говорила: Олежа, жениться тебе надо, смотри на девушек хороших, порядочных. Надо такую чтобы семейный уют создать могла, детей хороших воспитала. А он все отшучивался, легкодоступных выбирал и напевал. Может помните, песня такая: “Не женюсь, я не женюсь, ой мама не женюсь”…?

Дорошев молчал, воздерживаясь от комментариев, ему вообще разговор с родителями казался пустой тратой времени, как и последующее пребывание в этом городишке. Перегудов буркнул что-то невнятное, стараясь поддержать беседу.

В дальнем углу Валюшкина уронила ручку, белая, как полотно, испуганная, словно призрака увидела.

— Алена, с вами все в порядке? — поинтересовался Максим, переживая, как бы та не грохнулась в обморок сию минуту.

— Извините, — едва слышно прошептала она в ответ и уткнулась в бумаги.

Перегудов осторожно взглянул на Колмакову и женщина продолжила рассказ, вспоминала смешные истории из детства сына, говорила, что всё время за ним скучала, навещал их редко, бывало на звонки не отвечал.

— Мой мальчик не убийца, это я вам точно говорю. Уж поверьте материнскому сердцу, оно не обманет.

— Ну такой себе довод, — опять съязвил Дорошев.

На этот раз Михаил проигнорировал едкость коллеги и пояснил родителям:

— Сейчас не идет речь о вине вашего сына. Мы хотим разобраться в обстоятельствах его смерти.

— Не мог он сам прыгнуть, — в один голос сказали родители.

— Почему вы в этом уверены?

— Я знаю — не мог, — стояла на своем мать.

То что Колмаков редко звонил родителям, а приезжал и того реже, Перегудов уже знал. Смысла мучить родителей дальнейшими расспросами не было, они толком ничего не знали и конечно же, защищали опороченное имя сына, как могли.

Майор поблагодарил их за визит и принес свои соболезнования.

— Когда нам отдадут тело Олежика? — этот вопрос волновал мать более всего.

— В ближайшее время, — заверил ее Перегудов, зная, что ближайшее время понятие растяжимое, но расстраивать и без того убитых горем родителей не стал.

Дознавательная беседа завершилась, Валюшкина дала протокол для ознакомления, все участники подписали, не читая.

Колмаковы уехали; Дорошев еще что-то заполнял в отчетах, а Перегудов вышел покурить. Курилка находилась на лестничном пролете, этажом ниже, рядом с женским туалетом. Свет горел только на верхнем этаже, внизу находилась канцелярия, рабочий день коей окончился. Он подпер стену в темном углу, между дверью и окном, достал сигарету. Бледной тенью мимо проскочила стажерка, не заметив его, скрылась в туалете. Перегудов не спешил чиркать зажигалкой, зачем-то, сам не зная зачем, прислушался: она плакала. Хотя и не назвать это плачем, скорее стенала, что-то среднее между стоном и плачем, так обычно страдают сумасшедшие, люди, не знающие, как еще выразить разъедающую изнутри боль. Жуткими казались обрывистые стоны, полные тоски и поглощающей печали. Михаил убрал сигарету и тихо ушел, мрачный и встревоженный.

Тот, кто знает правду

Дни становились короче и это заметно ощущалось, ночи длиннее и от того тоскливее. К тому же, погода подходящая, осенняя. Всё небо затянуло свинцовыми тяжелыми тучами, ветер продувал до костей, казалось вот-вот посыпятся льдинки, что совсем не похоже на конец октября.

Астахова вернулась из столицы в приподнятом настроении и объявила коллегам:

— У меня для вас новость. На мой взгляд хорошая, а вот скорее всего для Максима плохая.

Дорошев сразу догадался, что командировку продлили и даже не стал скрывать разочарования.

— Максим, прекратите, — сделала ему