— Словесную? — смотрит с надеждой.
— С ремнем. Как я теперь понимаю, чтобы я и дальше Илье доверяла. — отрезаю, — Словесных выговоров было очень мало, а это непослушание, нарушение закона.
— Какого к черту закона!? Нет такого закона! — хлопает ладонями по столу.
— В нашем доме законы были свои, — пытаюсь объяснить, — После нашего разговора он вызвал Илью, они о чем-то долго говорили. Мать передала, что отца поразило умение Ильи держать позицию и отстаивать меня, поэтому позволил нам общаться.
— И сколько это продолжалось? Ну, твое незнание, — выдыхает Арина и берет в руки бокал.
— Да до окончания школы. Илья поступил…
— Ну конечно, тебе же деваться теперь некуда было!
— Теперь я знаю, что так. А тогда я его возвращения из Киева на каникулы, как манны небесной ждала. Он ведь был единственным моим доступом к развлечениям. С ним мы допоздна гуляли, сидели в кафе, пили кофе около дома на лавочке…
— Такие простые вещи… не думала, что их можно лишиться…— задумчиво произносит подруга, отпивая вино, — И ты что, ни с кем больше не общалась? Подружки там…
— Какие тут подружки, когда ты от мира изолирована? — усмехаюсь, отламывая виноградину, — Мы были близки с Дашей, она сейчас в Таиланде с мужем, но общались в основном в школе. Изредка она приходила ко мне, но если мать встречала её тихо поджатыми от недовольства губами, то отец любил порассуждать о жизни людей ниже его статусом, а Дашины родители были простыми работягами. Отец на заводе всю жизнь, а мама в магазине продавщицей. Сама понимаешь, кому такое приятно будет. К ней меня, разумеется, не пускали.
— Какой папашка у тебя заботливый, ты погляди! — Восклицает собеседница, — От всего мира отгородил, а одного уродца рядом оставил! Замечательно! — всплескивает руками, — Слушаю и схожу с ума от умиления! Мама-то твоя где была?
— Да боялась она его, Арин, боялась, как огня и сейчас боится! И делает всё, лишь бы под горячую руку не попасть! Он же её поломает, как уже ломал и ничего ему за это не будет.
— Ты меня прости, конечно, но уйти она могла еще в самом начале. Полковником твой отец ведь не сразу стал?
— Не сразу, но я никогда не спрашивала, почему она не ушла тогда…
— А почему, если Илья так за тобой таскался, он в Киев надумал поступать?
— Этого не знаю, — задумчиво закусываю губу, — но, может, был уверен, что я никуда уже не денусь?
— Типа гарантия от отца? — тихо предполагает подруга.
— Ну, вполне возможно и ничего удивительного. Ты посмотри, как события развиваются. Я и в продажу дочери за деньги поверю. В «Ведьмаке» помнишь? Продали за четыре марки и всё. — Усмехаюсь грустно. Больно это и обидно, когда к тебе так люди родные относятся.
— Перестань. Ты еще будешь очень счастливой, — делает попытку успокоить Арина, но в глазах её боль поселилась. Всё-таки хорошая она девочка, искренняя.
— Спасибо, —пытаюсь мягко улыбнуться. Тема у нас сегодня, конечно… — Вот только Илья за столько лет не делся никуда и сомневаюсь, что сейчас денется.
— А как ты, кстати, узнала, что он крысеныш? — спрашивает, нахмурив красивые брови.
— Он на секс намекать стал, говорил, что пора уже и ломаться мне хватит. О любви никогда не говорил. Когда я к маме после скандала с отцом пришла, она объясняла, что мужчины слов таких не бросают, папа не бросал, поэтому я верила. А сейчас… есть просто с кем сравнить... — говорю осторожно, — и понимаю, что не в словах дело, а в ответственности. Тогда же я и узнала, что он тот еще бабник был или есть- мне сейчас не интересно. Слухи-то ходили, но я особо не верила. В общем, не ограничивал он себя ни в чем. У Ильи был азарт, наверное. Сначала получить недоступное, а потом отец обещал помочь ему с карьерой. Так что у Ильи на близость со мной — карт–бланш. Последней каплей стала фраза, что мне лучше согласиться самой. Вот я его ультиматумов наслушалась и побежала по глупости отцу жаловаться. Ну, думаю, сейчас отец увидит, что его доченьке опасность угрожает и прогонит всех чудищ, — улыбаюсь оскалом, смеюсь нервным смехом, потому что вспоминаю свою наивность.
— Тай…, — подруга напряженно смотрит в глаза, — Что он сказал тебе?
— Сказал, что засунет в казарму к военным, если брыкаться начну.
Либо Аринка слишком быстрая, либо я торможу, но мы сидим сейчас, обнявшись и я чувствую тепло. Оно согревает меня, утешает мои беды, залечивает мои раны и мне так эгоистично хорошо рядом с ней, что я могу только сидеть рядом и сжимать её еще крепче.
— Он, конечно, сказал в контексте. Что я сама его выбрала, что нечего было гулять с ним, что видели все, и не может дочь полковника ему репутацию…
— Ах не может?! — резко вскакивает Арина. Кулаки её сжались, пухлые губы превратились в тонкую линию, на щеках румянец ярости. Богиня Ареса во плоти, — А дочь родную он предавать может?! Салдафон несчастный! — кричит, — Какой кошмар! С этим делать что-то надо, а не платье подвенечное подбирать! Иначе так и будешь, как мать, — в эмоциях указывает рукой на входную дверь, словно она там, — кивать да молиться, чтобы детей в приступе гнева не угробил!
— Арина, это родители мои, — срывается раньше, чем успеваю подумать.
— И что? Много ты добра от них видела? А может ты из этих, а, великие мученицы наступают?! — вскрикивает карикатурным голосом.
— Арин, прекрати! Своих родителей в приступе злости я в голове могу побуцать, но другим делать этого, уж прости, не позволю, — чеканю спокойно, — Выбирать не предлагали, каких уж бог послал! Но у меня был план, понятно? — подруга смотрит на меня, приподняв бровь, облокотившись на подоконник, — Хотела устроиться на подработку на последних курсах, поднакопить денег на первое время, закончить универ и всё! Я и в Киев-то приехала, чтобы отец достать не смог. Не думала, что они меня замуж выдадут уже этим летом! Легко мне думаешь? А в глаза Марку я как буду смотреть, а?! С кольцом на пальце?! — выкрикиваю, а после осознаю. Будь то исповедь, или вино, но что-то явно плохо влияет на меня: раньше я всегда умела сначала думать, а потом говорить.
Глава 22.3
— Марку? — Арина смотрит ошеломленно, непонимающе, но я вижу, как пазлы в её голове складываются и в глазах читаю понимание, — Марк Валентинович? Мистер классная задница? Неприступная шпага? Огонь девственных мечт?
