поднял руку, привстав на стременах, — стяги — вперед!
Отборные кованые дружины Засадного полка обрушились на главные силы степняков, увлеченных преследованием остатков полка левой руки. Намереваясь напасть на русских с тыла, ордынцы сами получили удар в спину. Мамайские темники растерялись. Единый строй распался. Дерзкий удар Засадного полка стал переломным и решил исход битвы. В наступление перешли полк правой руки и остатки Большого полка русской рати. Торжествующий неприятель был смят и опрокинут, отброшен к ставке хана. Мамай не стал дожидаться полного разгрома и с малой дружиной бежал с поля битвы. Остатки его войск устремились на юг, ища спасения в паническом бегстве.
* * *
Меж тел погибших с одной стороны и густыми кустами — с другой, Ивашка встал так, чтобы подойти к пребывающему в небытии князю можно было, лишь минуя его. Он двумя руками поднял и с силой воткнул в землю каплевидный щит Пересвета, подпёр его всем своим весом, положил сверху копьё, оглянулся на князя, проверяя, верно ли выбрал позицию. Всё правильно. Всё толково, чтобы достойно встретить врага. Вот до него осталась сотня шагов, а то и меньше… полсотни… дюжина… Ивашка сжал копьё, желая ударить сильнее, сделал выпад, почувствовал, что не промазал, увидел, как в него целятся сразу несколько врагов. Но закованные в броню италийские пешцы вдруг остановились, почему-то застыли, как изваяния, и попятились… Неужто испугались его одного, изможденного, окровавленного, бездоспешного, голого по пояс? Глядя на врагов, писарь не видел накатывающую сзади стену русских всадников, впереди которой на белоснежном коне летел, едва касаясь земли, его друг Георгий…
* * *
Русские дружины преследовали неприятеля тридцать вёрст — до реки Красивая Меча, где накануне на берегу располагался дозор Фомы Кацибея. В руки победителей попал весь обоз. Пытавшиеся спастись степняки были прижаты к воде и безжалостно разгромлены. Войско Мамая, наводящее ужас на все русские земли, к вечеру перестало существовать.
Ивашка очнулся. Он лежал на земле, а его голова покоилась на коленях Юрко, неотрывно смотрящего на писаря своими бездонными глазами.
— Ну что, Иван Изначальный, оклемался?
— Князь жив?
— Твоими молитвами.
— А Мамай?
— Его судьбу ты сам знаешь…
— А что со мной? Я ранен?
— Всё хорошо. И впредь так будет. Ты просто устал. Отдохни. Я поберегу тебя… Я теперь всегда буду рядом…
* * *
(*) Соступ — средневековый военный термин, обозначавший схватку, сшибку противников.
Авторское примечание: Слова в диалоге:
— Ты — глупец, держащийся за церковь, которая не в состоянии даровать прощение грехов своему чаду…
— Моя вера дала мне больше, чем прощение. Она даровала мне совесть! —
придумала для меня Светлана Нарватова (https://author.today/u/upssss_ns). Спасибо!
Рекомендую в качестве «книги в тему» произведение Владислава Доброго «Средневековые битвы» из цикла «Битвы в истории» — https://author.today/work/48200
Глава 10
Гештальт
Просыпаться не хотелось. Душа яростно не желала возвращаться на изрытое тысячами ног и копыт Куликово поле, залитое кровью и усеянное погибшими. Да и голова лежала на коленях Юрко так удобно, что боязно было лишний раз пошевелиться, чтобы не разрушить этот мимолетный уют. Только резкая вспышка воспоминания о раненом князе, вверенном Ивану его боевыми товарищами, заставила открыть глаза…
Вместо свинцово-серого неба в дрожании восковой свечи плыл сводчатый потолок скриптории, а вместо конского ржания раздался мерный храп Митяя Малого, на коленях которого покоилась голова Ивашки.
— Стало быть, приснилось, — прошептал писарь, аккуратно поднимаясь с лавки и оглядывая беспорядочно разбросанные по длинному столу фолианты и грамотки. От осознания, что он дома, в своём времени, среди привычных ему людей, в глубине души вспыхнули искорки радости, но почти сразу рассыпались, разлетелись по закоулкам сознания, вытесненные непривычной опустошенностью и грустью по оставленным в прошлом товарищам… Так был ли он на Куликовом поле, видел ли преподобного, или всё это — игра воображения?
— Привиделось, — твердо решил для себя Ивашка, чтобы не сойти с ума от непонятного, волнующего чувства нереальности произошедшего, твердо сжал кулаки и ойкнул от боли, когда пальцы вонзились в ладонь правой руки: содранная кожа еще не зарубцевалась, кровила. В голове ярко вспыхнул тот самый момент, когда он ткнул рогатиной в степняка, и оружие больно дёрнулось в руке, выворачивая кисть и обдирая ладошку. Зашипев от боли, Ивашка зажал второй рукой ссадину, нашел подходящую чистую тряпицу, обернул руку и сунул её в варежку. «Надо бы обмыть в холодной, колодезной воде,» — подумалось ему, и в то же мгновение в голове сверкнула мысль о главном результате всего приключения — теперь он знает, где искать старый студенец!
Выскользнув из скриптории, Ивашка поёжился на остром, ледяном ветерке, пробежался глазами по спящему, заснеженному двору монастыря, освещенному редкими сторожевыми кострами, поправил полушубок, взял поухватистее заступ и уверенным широким шагом направился к Троицкому собору — главному ориентиру монастыря.
Заступ ударил в мерзлую землю, как в камень, отрикошетил, больно докрянув раненую ладонь. Ивашка скривился от боли, перехватил цевьё, перевернул заступ острием и снова стал долбить. Пошло полегче. Только брызги ледяные полетели в разные стороны. «А вот тебе!» — отозвалось в голове. Писарь представил себе, что вгрызается не в лёд, а в стену вражеских щитов, скрывающих источник.
— А вот ещё тебе! Получай! — приговаривал он, исступленно нанося удар за ударом, и стылая почва нехотя поддалась, дрогнула, пошла трещинами, пуская человека в теплые, не промерзшие глубины.
— Пошто землю так зло ковыряешь, Иван? — разлился рядом знакомый голосок. Дуняша, присев на корточки и смешно наклонив голову набок, разглядывала скромную ямку. За ней возвышались санки на которых сидел нахохлившийся Игнат.
— Ой, ребята!.. — Ивашкино стянутое морозом лицо расплылось в улыбке, как блин на сковороде, и глаза прослезились, будто дымом пощипало. — А вы куда?
— Да вот, — Дуняша мотнула головой за спину, — Игнат совсем в избе засиделся, решила его выгулять.
— Ты молодец, Дуняша, — Ивашка шумно сглотнул, посмотрев на юного стрельца, ещё не оправившегося после ранения. — Как же ты одна-то?
— Да Бог с тобой! — махнула красавица варежкой, — я только санки тяну, а всё остальное Нифонт сладил — вынес, усадил, шубейкой укрыл, вот мы и…
— Так что копаешь, брат? — подал голос Игнат.
— Студенец открыть надоть, — взглянув на стрельца, вздохнул Ивашка и снова схватил заступ.
— А как спознал, где копать? — заинтересовался друг.
— В грамотах умных вычитал, — откалывая крупный кусок стылого дёрна, тяжело дыша, ответил Ивашка, не желая рассказывать свою удивительную историю. — А пошто спрашиваешь?
— Так лозоходец я потомственный, — улыбнулся Игнат. — Слыхал про таких?
— Слыхать-то слыхал, да глазом не видал… Не верится. Ведовство какое-то, поклонение сучку ореховому…
— Сам ты «сучок», дурилка стоеросовая, — беззлобно огрызнулся
