Книга Сердце Рароха - Элли Флорес

«Никогда не иди на поводу у духа-темника, помни, он давно людей изучил до донышка, изловит на крючок быстрее, чем успеешь за оберег взяться», — припомнился наказ Зареслава.

А если попробовать переупрямить зло?

— При чем тут моя мать? — преодолевая желание вскочить и сбежать из этой комнаты-ловушки, Беломир откинулся на спинку кресла и усмехнулся. — Мы о Пребране сейчас говорить должны.

— Э, нет, князюшка, э, нет, — захихикала тварь, и забулькала горлом, напоминая жабу. — Вспоминай, вспоминай ранние годы. Помнишь, как Радимира ночами с тобой убегала от Негослава? А помнишь, отчего так было, а?

Руки сжались в кулаки, Беломир вздрогнул.

Вспышка в мыслях: да, это кажется сном, но не сон. Застряла в памяти последняя ночь, зимняя, ледяная… Ощущение материнских рук на теле, ее лихорадочный шепот «Потерпи, сыночек, сегодня мы сбежим от него, он не тронет…», холодный ночной воздух, лошадь под седлом, шаги конюха, крик матери и…

— А-а-а, вспомнил, умничка! — тварь зашлась в хриплом смехе и задергалась, пытаясь вырваться из пут. — Дальше давай, ну!

Беломир потряс головой. Потом в конюшню пришел узнавший о побеге отец. И он… Избил маму на глазах ребенка. А когда пятилетний орущий Бел кинулся ее закрывать своим телом, отец попросту схватил его, как щенка, и отшвырнул в угол. К счастью, там грудой лежала солома, и она спасла Белу жизнь.

На следующий день Беломир захворал. Он звал мать, но Радимира не приходила. Вместо нее вокруг суетились служанки…

— Так, хорошо. Осталось немного, князюшка. Все вспоминай, тебе же лучше, — шипела тварь, дергая затянутые крепкими узлами руки.

— Она утопилась. Сошла с ума и… — нетвердо сказал Бел, уговаривая взбесившуюся память. — Отец горевал. Он плакал на похоронах, я помню.

— Еще бы ему не плакать, своими руками ее и утопил, да-да, князюшка, чтобы не пыталась больше бегать с тобой, наследником и опорой. — Голос победно взмыл и перешел в карканье. — Кровь не вода, баженянка родила бажененка, да померла. Кар-кар-р! Воронье знатно попирует на войне, скоро Пребрана умрет, скоро Бранибор с мечом придет!

Ложь. Беломир встал, и кресло упало за его спиной. По резному дереву пробежали первые искры. Тварь лжет, отец не мог этого сделать!

— Сожжешь дворец? А давай, давай! Так и Бранибору легче будет княжество завоевывать, гы-гы-гы, — ликовала тем временем тьма в теле Пребраны.

Он схватился за раскалывающуюся от боли голову и выбежал из опочивальни. Ноги несли непонятно куда, прочь от людей, от духа-темника в теле жены, от самого себя — скорее прочь из дворца!

— Вылейте воду у нее, — успел он еще выкрикнуть попятившейся в испуге служанке, — быстрее, там горит!

* * *

Осенний лес встретил мягким мшисто-грибным ароматом, шепотом листвы, резкими криками сойки-воровки, поссорившейся с семейкой поползней на столетней ели. Но Беломир ничего не ощущал, он бежал, пользуясь зрением Рароха, к единственному убежищу, которое еще оставалось.

К храму. И к Зареславу, своему наставнику и утешителю.

Рарох и Беломир единым зрением видели сейчас храм не только в яви, но в неяви: стены багряны, окна оранжевы, и из них выплескивались волны чистейшего белого пламени, знак божественного присутствия.

Творец пребывал на алтаре, говорил с верховным жрецом, и входить туда сию минуту Рарох, младший слуга его, не смел. Поэтому повел измученного хозяина дальше, в чащу лесную, к глубокому большому озеру.

Беломир скинул мягкие кожаные башмаки и в одежде, с разбега кинулся в прохладную воду, нырнул, и она сомкнулась над ним, баюкая и смывая вновь пережитый ужас.

«Мама, мама, мама… Зачем не ушла от него раньше? Зачем бросила с ним?» — в сознании бились только эти жалкие, бестолковые вопросы мальчика, который наконец-то очнулся от забвения.

Кровь баженянки — первой ли, или были и другие до нее? — сыграла злую шутку. Мать владела силой, и отец узнал, стал угрожать ей увозом сына, тогда Радимира рискнула — и проиграла.

Когда Беломир рос, отец всячески препятствовал любым проявлениям силы в нем. Ему нужен был будущий князь, а вовсе не воспитанник жрецов и погубитель тьмы.

Когда они вместе угодили в крепость Соколку, и огненный сокол Рарох стал прилетать к повзрослевшему хозяину, Негослав все понял. Он возненавидел сына, как раньше возненавидел его мать.

Если бы смерть не пришла за ним, он нашел бы способ сломать сына или сгубить.

Осознание правды, как бич, выгнало плачущего князя на берег. Он лег ничком, содрогаясь и стуча кулаками по мягкому чистому песку.

«Зачем мне жить, мама? Кто я теперь, скажи? Сын негодяя-бунтовщика, муж нечистой твари, укротитель наглых бояр? Не вынести одному человеку такого! Дай знак, или прерву нить, которую ты спряла во чреве, клянусь!»

Ближайшие осины зашумели от порыва сильного северного ветра.

— Где вы? Э-эй! Спрятались, думаете? А я вас найду! — чей-то голос пробился к нему, разорвав бесконечный круг страданий. Чистый, девичий, очень приятный. И сразу за вопросом — колокольчиком смех.

Он встал на колени, вода текла с него ручьями на песок, как с вынутой из омута рыбы. Наверное, он выглядел смешно и нелепо. Кому бы и любоваться на такого дурня…

Девушка, выбежавшая на берег из леса, остановилась и замолчала.

Огонь и Ветер в неяви посмотрели друг на друга. Двое людей в яви — тоже.

* * *

Весняна сама не знала, зачем придумала игру в прятки с сестрами. Быть может, ради того, чтобы опять почувствовать себя беззаботным дитятком, скинуть с плеч груз громадной ответственности.

С того дня, как она после утомительного путешествия переступила порог храма и увидела Зареслава, жизнь стала настолько запутанной и трудной, что прежняя деревенская, со всеми ее лишениями и хлопотами, представлялась едва ли не светлобожьим чертогом.

С раннего утра и до позднего вечера, отдельно от парней, Зареслав учил ее держать Похвиста на должном расстоянии и аккуратно управлять силой Ветра. Стихия — не пес и даже не медведь-шатун, с нею шутки плохи. И главное, что нужно понять, твердил то и дело верховный жрец — стихия вторит состоянию души бажененка, радуется с ним и ярится с ним.

В промежутках Весняна ела, пила, а еще собирала обильный урожай в саду-огороде, даже подметала и стирала одежду и белье послушников и жрецов. Трудиться наравне со всеми, как сказал старый верховный жрец, ей было не обязательно. Но Весняна сразу встала на