Словам министра не должно много верить; при том же он прежде говорил о таковом назначении до окончания счетной комиссии; ныне он переносит уже его после закрытия оной. И я показал наименованием князя Горчакова, сколь мало я добиваюсь новых назначений.
Пробыв сей день у развода, я после обеда отправился в Петербург, дабы заказать себе платье и несколько осмотреться: ибо с самого приезда моего я еще не осмотрелся. Я возвратился в Петергоф 3-го числа в третьем часу утра и застал, что только еще разъезжались с бала, который опять был у императрицы.
3-го числа мне приказано было быть на смотру флота, который должен был начаться в 10 часов утра. В назначенное время я явился к пристани, где дожидался до 12 часов; когда же государь приехал со двором, то все отправились на пароход, на коем следовали к флоту. Государь был на двух кораблях: «Александре»[25] и «Полтаве»[26]. Во время пребывания нашего на пароходе, государь долго разговаривал со мной о предполагаемых маневрах и состоянии войск в армии. Я предупреждал его о неопытности моей в сем роде искусства, в коем я никогда не упражнялся; но государь изъявлял надежду свою видеть весьма занимательные маневры. Ему сказали, что я желал знать, можно ли посылать шпионов в неприятельский лагерь. Он отвечал мне, что я могу делать сие, но что он будет вешать моих шпионов.
3-го же числа поутру приступила ко мне Хитрово[27] с сильным заступлением за Левашова, обвиняя фельдмаршала в несправедливости. Я дал ей почувствовать, что Левашова никто не трогал и что он один впутался в такое дело; но она не переставала кричать. Я тогда ей сказал, что государь в сем деле судья.
– Бедные цари, – отвечала она, – они видят чужими глазами.
Такая дерзость при дворе удивила меня; но с женщиной не для чего было связываться. Я отвечал, что суд государев верно основан на чем-нибудь и должен быть прав, и перевел разговор на другой предмет.
3-го ввечеру я отправился в Красное Село, куда прибыл в 10 часов.
4-го я был на кавалерийском ученье, которое государь делал. За обедом я сидел подле Адлерберга, который любопытствовал узнать о деле Левашова.
Я ему рассказал несколько обстоятельств оного. Он же… сказал мне на вопрос мой, что Левашов о происшествии сем доносил не рапортом, а запискою. И так указание князя Меншикова было справедливо, и сие было сделано в надежде, что записка сия не доложится формальным образом государю, а послужит только к тому, чтобы повредить Карпову. Адлерберг говорил мне еще, что дело о смещении фельдмаршала было передано к исполнению графу Левашову, потому что он уверил государя о тесной связи, в коей он находился с фельдмаршалом. Я рассказал ему происшествие и о письме, писанном в сентябре месяце Левашовым к государю, которое он будто показывал тогда князю и от коего князь отказался, сказав мне, что он никогда не видел сего письма, как описано выше.
5-го было ученье всему Гвардейскому корпусу, на коем присутствовала под конец императрица; оно продолжалось близ семи часов. Ввечеру генералы Гвардейского корпуса и военный двор были приглашены в Дудергофскую мызу императрицы.
6-го поутру было ученье отряду, отправляющемуся в Калиш, после чего государь уехал в Гатчину, а я съездил осмотреть места, назначенные для маневров.
Цель маневров была следующая. Белорусский корпус, состоящий из 30 батальонов пехоты, 40 эскадронов кавалерии и 50 орудий, шел на Петербург, обеспеченный от внезапного нападения. При сем корпусе был начальником штаба государь, который и располагал всеми движениями оного. Я командовал Петербургским корпусом, который мог оставить свою операционную линию. Корпус сей состоял из 17 батальонов, 14 эскадронов и 30 орудий. Генерал Шильдер был назначен командовать Лифляндским корпусом, шедшим на подкрепление мое, и имел 10 батальонов пехоты, 6 эскадронов кавалерии и от 10 до 12 орудий. Следовательно, обе соединенные силы наши составляли гораздо менее войска, чем у государя. Нам должно было соединиться, а государь должен был препятствовать сему соединению и отбросить нас к морю.
В предположении, данном мне письменно от военного министра, предоставлялось мне избрать Большое Пулково или Лигово для собрания своего корпуса. Шильдеру назначено было село Витино, верстах в 40 от первых двух пунктов; но село Витино было написано на подскобленном, потому что в первом предположении государя, отправленном в гвардейский корпус, назначено было село Кипень, лежащее ближе к моему сборному месту. Корпус Ушакова, в коем государь был начальником штаба, имел собраться в Гатчине. Корпус сей, названный Белорусским, как равно и мой, начинали действия свои 9-го числа, в 4 часа по полуночи, и в том же повелении военного министра было написано, что Лифляндский корпус Шильдера начинал свои действия 9-го же числа после полуночи. И как последнее распоряжение сие не согласовалось с написанной диспозицией, то я и располагал спросить у министра определительного назначения времени к выступлению Лифляндского корпуса. По приезде моем в Красное Село мне доставлена была от гвардейского корпуса первая диспозиция, напечатанная, в коей значилась Кипень сборным местом, а не Витино; почему я спросил на ученье министра, которому из сих двух распоряжений должно было следовать. Он мне отвечал с неудовольствием, что я не должен сомневаться в том, чтоб он передавал мне неправильно приказания государя; на счет же времени начатия действий Лифляндскому корпусу отвечал, что в повелении означено весьма ясно: 9-го числа после полночи, что значило по истечении 9-го числа, то есть 10-го; почему я и отметил толкование сие на данном им повелении.
Из сего явствовало, сколько мне противоставляли препятствий для соединения с Лифляндским корпусом, который оставляли все 9-е число в бездействии, тогда как я один с малыми силами должен был бороться против всего Белорусского корпуса и, следовательно, быть разбитым того же дня, а Шильдер следующего. Дабы более удостовериться в справедливости сего предположения, я при удобном случае спросил о сем государя, который мне подтвердил, что Шильдера 9-го числа беспокоить не будут; притом государь сказал мне, что надобно определить театр военных действий, дабы я не мог идти далее Царского Села. Государь всякий день напоминал мне о сих маневрах и говорил при иностранцах шутя: «Celui-lŕ nous donnera du fil ŕ rétordre»[28]; то же самое говорила мне императрица. Я же постоянно отвечал всем, что буду жертвой, но постараюсь погибнуть со славой. Граф Орлов, принимая во мне участие, советовал мне отступить на Бабий Гон[29] (что близ моря), где была крепкая позиция, по примеру, как сие сделал князь Меншиков на маневрах, и удовольствоваться, если мне удастся отбить несколько батальонов; потому что государь часто заносился с малой частью в преследовании. Князь Волконский мне также советовал идти к Бабьему Гону. Но план действий моих уже был решен: – я располагал 9-е число провести в фальшивых атаках, дабы заманить Белорусский корпус к стороне моря, а в ночи с 9-го на 10-е пройти в тылу того корпуса, где и соединиться с Шильдером около Дудергофа. Посему я и дал приказания свои Шильдеру и нашел его готовым к сему предприятию, предпочитая в случае неудачи быть разбитым за Красным Селом, чем быть приперту к морю. Шильдер опасался только сим действием поперечить желаниям государя, располагавшего собрать все войска в окрестностях Петергофа 11-го числа к готовящимся празднествам и дать императрице, приезжим принцам и иностранцам зрелище сражения в окрестностях Петергофа; но я, видя желание государя испытать меня, не решался в сем случае поступить против моего начертания, а потому и сказал Шильдеру, дабы он сослался на мое приказание, в случае если бы на него стали негодовать, и взял с него обещание никому не говорить о сем предположении: ибо здесь нет тайны, и служащие вообще, пренебрегая обязанностями своими, занимаются большей частью разведыванием и переносом слышанного, какого бы то содержания ни было.
