что он, как ученик Гоббса, ставил на место Провидения), указав ему возможность приобрести немалое состояние, указало также и на Патрицию Верни. Но вчера вечером в уединении своей комнаты он вдруг сел на полотняном постельном белье с приятным удивлением на своем красивом лице, обрамленном дивным шелковым ночным колпаком, и воскликнул, обращаясь к резным головам на столбиках кровати: "Черт возьми, я же влюбился!" — и, изумленно смеясь, лёг опять. Затем, потягивая свое утреннее питье, он решил прямо сегодня обеспечить себе этот приз и посему оделся с тщанием, облачившись в наряд, особенно хорошо оттеняющий его белокурую красоту. А его камердинер слегка подчернил его нижние веки, придав ему таким образом более томный и меланхолический вид.
Патриция взирала на своего коленопреклоненного поклонника со спокойным изумлением.
— Как красиво вы говорите, кузен, — молвила она наконец. — Это не хуже, чем страница из "Артамена".
Сэр Чарльз прикусил губу.
— Это страница из моего сердца, сударыня; впрочем, нет, я показываю вам само мое сердце.
— И вы покинете всех тех прекрасных дам, которые так безумно в вас влюблены? — Клянусь, сэр, об их любви к вам вы рассказали мне сами! Дайте вспомнить, среди них фигурируют леди Мэри, леди Бетти, мистрис Уинифред, графиня *** и французская герцогиня ***. Неужто Коридон[52] оставит всех этих нимф стенать ради преследования скромной дикарки, которая его не желает?
— Клянусь Богом, сударыня, вы насмехаетесь надо мной! — вскричал баронет, встав на ноги.
— Полно, кузен, я не имела в виду ничего дурного, а всего лишь замолвила словечко за бедных дам Уайтхолла. Боюсь, вы неверный воздыхатель.
— Вы выйдете за меня замуж, сударыня? — вопросил сэр Чарльз, сложив руки на груди.
Она медленно покачала головой.
— Я не люблю вас, кузен.
— Я научу вас любить меня.
— Не думаю, что вы можете это сделать, — спокойно сказала она. — Хотя я не знаю, почему мне так кажется. Вы — весьма достойный джентльмен, солдат и придворный, остроумный, храбрый и красивый — и мой отец всем сердцем желает этого брака, — Патриция вздохнула. — Но я не люблю вас, сэр, и не выйду за вас, покуда не полюблю.
— Ах! — вскричал сэр Чарльз и снова опустился на колено. — Вы дарите мне надежду! Я научу вас любить меня. Я буду выказывать вам такую неколебимую верность, такую терпеливую преданность, такую безропотную покорность жестокому испытанию, коему вы хотите подвергнуть меня, что вы волей-неволей пожалеете меня, а жалость постепенно перерастет в любовь. Так что я не отчаиваюсь, сударыня! — Он прижал ее руку к губам и возвел очи горе.
Патриция очаровательно рассмеялась:
— Воля ваша, сэр Чарльз. А пока что давайте просто опять побудем любящими кузенами и добрыми друзьями. Поведайте мне, что пожелаете, о совершенствах леди Мэри, а Патрицию Верни оставьте в покое.
Сэр Чарльз поднялся с колен, уязвленный и пораженный своей неудачей и очень обозленный на девушку, которая отвергла его, Чарльза Кэрью, отвергла, смеясь, как будто он был одним из тех провинциальных юнцов, коих он повергал в неловкое молчание всякий раз, когда они оказывались в Верни-Мэнор. Несомненно, она заслуживала наказания, которому он мог подвергнуть ее, отбыв на следующем же корабле, который отплывет в Англию, но теперь он был полон упрямой решимости покорить эту гордячку. Если не сегодня, то завтра, если не завтра, то послезавтра, а если не послезавтра, то на следующий день. Он принадлежал к той же школе, что и Бэкингем и Рочестер, и мог посвятить завоеванию женщины всю неустанную энергию, все стратегическое искусство, волю, терпение и неустрашимость великого полководца. Он мог подводить под крепость подкопы, мог планировать то напасть из засады, то возглавить штурмовой отряд, мог один шанец захватить приступом, а для захвата другого применить хитрость. И ему лишь изредка не удавалось в конце концов одержать победу.
Жизнь в Виргинии была весьма приятна, а значит, он вполне мог позволить себе посвятить несколько месяцев этой осаде, которая — он нисколько в этом не сомневался — окончится победой. Но сейчас благоразумнее всего было отойти на позиции, которые он занимал вчера, и сделать это как можно скорей. А посему он, придав своему лицу безмятежность, и вернув своему голосу его всегдашнюю томность, с тихою грустью сказал:
— Я вижу, что вам угодно быть жестокой, сударыня. Я покоряюсь. И буду ждать того трижды счастливого дня, когда вы усвоите урок, который я попытаюсь вам дать, и, подобно мне, станете вассалом Любви.
— Когда еще это будет! — с тихим смехом молвила Патриция. — Лучше возвращайтесь к леди Мэри. Вряд ли я когда-либо смогу полюбить.
Она подняла свои белые руки, сомкнула их на затылке и поглядела на него блестящими бестревожными глазами и с улыбкой на устах. Солнечный свет, просачивающийся в щели между шторами длинными яркими полосами, золотой лентой лежал на ее плече и придавал сияние ее волосам. Издалека донесся голос полковника:
Стране он Мир принесет с собой,
Гнет, рабство и страхи сменит Покой.
С его возвращеньем беды уйдут,
И воцарится счастие тут.
Подымем же кубки за Карла, друзья,
За Карла, за Карла мы выпьем, друзья.
За дверью кто-то кашлянул, из предосторожности подергал дверную ручку, после чего дверь отворилась, и в комнату вошла мистрис Летиция, роскошно одетая, с новыми рядами локонов на увядшей шее и еще более яркими румянами на щеках — ибо поутру она проснулась с предчувствием, что нынче в усадьбу заедет мастер Фредерик Джонс. Сэр Чарльз встал, чтобы подвести ее к стулу, но она, взмахнув худой унизанной кольцами рукой, сделала ему знак остаться на месте.
— Благодарю вас, сэр Чарльз, но я не стану вас беспокоить. Я сейчас иду в беседку, что у дороги, ибо думаю, что тамошний свежий воздух излечит мою мигрень. Патриция, дорогая, я ищу мою "Клелию" — четвертый том. Ты его не видала?
— Нет, тетя Летиция.
— Это очень странно, — жалобно проговорила мистрис Летиция. — Я уверена, что оставила книгу в этой комнате. Все эта неряха Хлоя, которая давно заслужила порку. Вечно она прячет вещи, как сорока.
— Посмотри в оконной нише — возможно, ты оставила свою книгу там, — предложила Патриция.
Мистрис Летиция приблизилась к окну, взялась за штору и с криком отшатнулась.
— Что с вами, сударыня? — вскричал баронет.
— Там мужчина! Ужасный, ужасный малый, который только и ждет, чтобы перерезать нам глотки, когда настанет ночь, как тот кабальный невольник, который убил семью в Мартин-Брэндоне. О-о-о! — И мистрис Летиция, накинув на голову передник, повалилась на ближайший стул.
Патриция
