я все время поправляла съезжающие на лобик ушки. После осмотра школы мы шли на детскую площадку, останавливались там и обе смотрели на прыгающих и лазающих по лесенкам детей, – и обе думали об этом и том же: когда же дочурка тоже так сможет.
Потом был долгий семилетний период, когда ты говорил, что я мало уделяю времени ребёнку, потому что я все время работала, и я клятвенно не раз тебе обещала в восемь вечера выключать компьютер и быть только мамой.
В пять лет мне отчаянно хотелось носить доченьку в садик на руках, она сопротивлялась, говоря, что она уже большая, и больше секунды у меня на руках не сидела – только поцеловаться. А я чувствовала, что не успела за пять лет с ней нанянчиться, и мне до ужаса хотелось второго ребенка. Зато в ее восемь лет она стала залезать ко мне на руки сама, и теперь мы так и ходим с ней по квартире, – только мне приходится говорить: «Любасенька, только до кухни, а обратно уже не донесу, тяжело».
И я никогда не думала, что с каждым годом и с каждым днём можно любить своего ребёнка все больше и больше.
И вот моё восьмилетнее чудо сражает мамочку в самое сердце, так изумительно выступив на конкурсе «Юный танцор» на сцене Дома Офицеров, что когда после трёх с половиной часового конкурса и ещё получасового ожидания результатов объявляют: «Победитель в номинации «Акробатические шоу» – Любовь Порядина», – мамочка от неожиданности (я же не думала, что это будет обязательно первое место!) – чуть не начинает рыдать (а я-то была уверена, что у меня – пуленепробиваемая психика) – но ничего, к черту всех – иногда можно себе это позволить!
И вот отметить нашу такую гордую и абсолютную победу мы едем в Павловск.
Перед этим мы заезжаем на минуту домой переодеться, и вдруг доченька говорит: «Мамочка, может быть, не поедем?» – и я понимаю, что она устала, но успокаиваю её, что она отдохнет по дороге. Ветреный весенний пасмурный день, мы одеваемся потеплее, – но, как только сворачиваем на Павловск перед Пулковскими высотами – ослепительное солнце на только начинающих набирать зелень косогорах (ради этого лоскутного одеяла внизу я этой дорогой и езжу), доченька крепко спит на подушечке сзади, я потише сделала музыку и стараюсь скользить плавно-плавно, чтобы не разбудить моего ангела.
Павловск – это дымок, который мы опознаем прямо от входа, – значит, нам дадут шашлыков, но ещё прежде – это такое чувство, как будто вдруг в душе расцветает солнце, когда сворачиваешь из узких улиц к знакомому парку, такому с детства знакомому, что ты сердцем знаешь, что он каждой березонькой в рощице тебя ждёт.
Этот парк помнит меня совсем маленькой всеми своими весенними нежностями – затаенными цветочками белыми в кружевной тени, птичками с оранжевой грудкой, которые тоже меня помнят и прилетают нас приветствовать с доченькой. Она спрашивает, как их зовут, а я отвечаю: «Птичка, Земляничка и Пуговка». И вот все они прилетают на нас посмотреть и рассказать нам последние новости.
Они говорят: «Мы влюблены! Мы влюблены в одуванчики, которые уже родились в виде птичек, – они уже носятся над землёй, только вы их не видите, и вот, когда они сядут на землю, они станут одуванчиками, тогда на них прилетят светло-желтые бабочки, это и будем мы, потому что в этом месяце – мы птички, а в следующем – уже бабочки, а ещё в следующем – облака. Так что, когда приедете к нам в следующий раз – посмотрите на небо и можете помахать нам рукой!»
Мы отвечаем им: «Непременно», – и идём прямо на запах, который доносится с площади, запах нас не обманывает, – там за кафе дрожит воздух и синеющий дым сквозь аромат становится таким явственным, что у нас уже не хватает сил сидеть за столиком и ждать, когда же нам принесут. Но шашлыки приносят ровно через три минуты (нас ожидали), и я смело заявляю доченьке: «Ну, зайка, жизнь удалась!»
После шашлыков мы складываем их в стаканчик и идем в парк кормить белочек. И стоит только нам ступить за пределы видимости всех, как мы становимся невидимыми, и птички думают, что пролетают сквозь нас, и это так неожиданно, когда вдруг среди поля, по которому мы шляемся прямо по весенней мягкой земле, – вдруг среди тишины начинает насвистывать соловей в одном шаге от нас, и непонятно, откуда так громко, – птицы, наверное, тоже стали невидимыми, ведь рядом нет ни одного дерева. Я говорю соловью: «Это не ты пел у меня на Московском у окошка с утра?» – тоже было некуда сесть, но вдруг в шесть утра прилетел соловей и так старательно исполнил мне свой концерт (видимо, среди города приземлился на подоконник), что я потом рассказывала о нём все утро! – «Ну конечно же, это я», – отвечает он, вспархивает ресницами и в один миг исчезает в воздухе, как у них принято.
«Какие красивые деревья!» – говорю я дочурке и тут только в первый раз замечаю, что в парке такой красоты и размаха невообразимые ели, дубы и сосны, каждое дерево – просто шедевр, – «Вот бы у нас на даче выросла такая сосна!» – говорю я ей.
Интересно, как рождаются деревья такой красоты, такой степени талантливости? Нужно, наверное, каждое утро подходить к дереву и улыбаться, – и тогда оно вырастет на радость тебе таким красивым.
Я говорю: «Доченька, смотри, вот это дерево – как мы втроём – видишь, три ствола растут из одного основания и образуют одну сплошную могучую крону – дом Порядиных». Дочуля замечает ещё рядом четвёртое деревце, выросшее, как близнец, только в зеркальном отображении, и говорит: «А это Галюша, наша крёстная».
Душа наша сейчас – что весь парк, над которым текут облака – это наши мысли, а весенние травинки – это те песенки, которые так ослепительно рождаются на свет по весне и под одну из которых сегодня выступила доченька – «Monsieur l’Amour» Далиды, а название придумала я – «Лёгкое дыхание», вспомнив Бунина. Я думаю, Далида и Бунин были сегодня счастливы.
Моя дочурка имеет обыкновение, когда ей хорошо, от избытка нежности целовать мне ручку. Но сейчас я обнимаю её целиком, так переливается через край от полноты жизни все вокруг.
Мы идём проверить, есть ли на лугу цветочки, точнее, на берегу реки, нет, цветов ещё нет, – но вдруг солнце высвечивает другой высокий берег, на фоне которого сияет дворец – «Посмотри, – говорю я, –
