15 час. 30 мин. мы все должны были собраться у Трапезной церкви для общего снимка.
* * *
Во время этого обеда я сидел вместе (вернее, я сам нарочно сел) с архиепископом Уфимским Иовом (Кресовичем). Это был высокого роста представительный, благообразный старец 73-х лет, державшийся очень бодро, с большим достоинством и спокойствием. История его была мне известна. В 1960 году, в начале хрущевского гонения, он, будучи в то время архиепископом Казанским, был осужден на три года заключения. Ему вменялось: экономическое злоупотребление, неуплата налогов, сокрытие доходов, а попутно с этим – сотрудничество с немцами во время оккупации, агитация против пожертвований на кампанию за «мир во всем мире» и открытое нежелание в этой пропаганде участвовать.
Помню, в июле 1960 года покойный митрополит Николай много мне рассказывал об архиепископе Иове. По его словам, настоящей и окончательной причиной осуждения архиепископа Иова было его самоотверженное противодействие начавшейся тогда акции массового закрытия храмов. Архиепископ Иов разъезжал по селам и призывал верующих твердо стоять за свои приходы. Его посадили в тюрьму, чтобы напугать других архиереев, дабы не повадно было другим действовать, как Иов. А то, что касается обвинения в «сокрытии доходов и налогов», митрополит Николай объяснил мне, что, согласно установившимся порядкам, архиереи платят налоги со своего жалования. Кроме того, они получают на представительство (сюда входит содержание машины, секретаря, расходы на поездки и т. д.). Именно эти суммы не облагаются налогом и в инспекцию даже не заявляются. А к архиепископу Иову «придрались», что он эти суммы скрывал и налогов по ним не платил. Но обычно, если даже такие мелкие укрывательства бывают, то предлагают доплатить недостающий налог и только в случае отказа могут подвергнуть штрафу, суду и заключению. Архиепископ Иов, оказывается, даже предложил все уплатить, но, тем не менее, против него возбудили уголовное дело и приговорили к трем годам.
Так вот за обедом, когда я подсел к нему, мы разговорились о покойном митрополите Николае. Я сказал архиепископу Иову, что знаю его историю.
– Да, все это сущая правда, – произнес он. – и знаете, когда я попал в тюрьму, все меня бросили, все отреклись от меня, в том числе и Патриарх. Испугались! Один митрополит Николай не испугался. И до суда, и после суда и осуждения он поддерживал меня, чем мог, писал мне постоянно. Он был один!
– А что было с Вами после освобождения? – спросил я.
– После трех лет лагеря, а я отсидел полный срок, – ответил архиепископ Иов, – поехал в Москву, в Патриархию, узнать, не могу ли я вновь вернуться к церковной работе. Мне сказали, чтобы я справился, нет ли возражений со стороны Совета по делам религии. Я пошел, спросил и мне сказали: «Что Вы? С нашей стороны, конечно, нет никаких возражений. Это дело Патриархии». И меня без дальнейших проволочек вновь назначили на кафедру и сейчас не беспокоят.
Мы заговорили о соборных делах. Видно было, что он сочувствует моим выступлениям, но ожидать от него открытой поддержки было нельзя. Да я его об этом и не просил – ни его, ни кого-либо другого. Это вопрос совести, да и как просить внутрироссийских архиереев, когда знаешь, чем они рискуют. Архиепископ Иов был одним из «великих молчальников» нашего Собора, к чести которых можно сказать, что они не произнесли ни одного слова в защиту неправды. И молчание их было многозначительно, ибо за многими из них стояли годы тюрем, лагерей и ссылок.
Среди других архиереев обращал на себя внимание архиепископ Омский Андрей (Сухенко). Тоже «великий молчальник», тоже бывший лагерник. Тоже большого роста. Но какая во многом разница! Как известно, в 1962 году Андрей (Сухенко) был архиепископом Черниговским и был приговорен к восьми годам лагеря по обвинению в экономических злоупотреблениях и безнравственном поведении. Думаю, что это обвинение столь же необоснованно, как и в случае с архиепископом Иовом. Однако, из-за более долгого срока заключения и, вероятно, более тяжелых условий пребывания в лагере, а может быть, просто из-за меньшей сопротивляемости организма… Как бы то ни было, но архиепископ Андрей не выдержал, вышел из лагеря душевнобольным человеком, ненормальным. Можно думать, что эта болезнь (как у архиепископа Вениамина – полная потеря волос на голове) проявилась не сразу, но только через некоторое время. По крайне мере, видевший его в 1969 году в Псково-Печерском монастыре, где он временно пребывал после выхода из лагеря, архимандрит Корнилий (Фристед) ничего ненормального в нем не заметил. Архиепископ Андрей даже сказал ему: «Церковью управляют уполномоченные». Этим объясняется, почему Синод назначил его архиепископом Камским и Тюменским. Явного сумасшедшего вряд ли бы назначили. Сейчас на Соборе архиепископ Андрей обращал на себя внимание своим странным поведением: ни с кем не разговаривал, непрерывно блаженно улыбался, смотрел перед собою в пространство каким-то неопределенным мутным взглядом. Во всем его виде было что-то бесконечно трагическое. На его странное состояние обратил внимание не только я, но и многие другие и даже раньше меня. Другим проявлением его неадекватности было то, что когда снимали фотографию членов Собора, он не только стремился занять самое видное место, что при его росте было нетрудно, но и беспощадно расталкивал при этом локтями своих соседей. Впрочем, внешне он ничем не нарушал общего порядка Собора: вовремя приходил в церковь молиться, вовремя – на заседания, также и пить чай или обедать. И все молча, ни с кем не разговаривая.
В свободное время, остававшееся до начала заседания, я виделся с представителями нашей епархии, диаконом Сергием Рейнгартом и В.Е. Драшусовым. Они жаловались, особенно последний, что живут в гостинице вне Лавры и потому мало знают, что происходит, чувствуют себя изолированными. Просили указаний, что делать, но мне трудно было на этой стадии соборных работ дать им определенный ответ. «Дело само покажет», – говорил я. Но, в общем, у нас было полное единомыслие: не уступать в вопросе постановлений 1961 года и в отвержении так называемой «особой политики», а это их особенно беспокоило как бельгийских граждан. Но в какой форме выразить свое несогласие – заранее сказать трудно.
После общего, группового фотографирования членов Собора мы вошли в Трапезную церковь и заняли свои места, как и раньше. Во время этого фотографирования несчастный владыка Андрей совершенно затолкал меня своими локтями – я пробовал противиться, но безуспешно, куда мне с таким гигантом справиться.
Итак, в 16 часов началось III заседание Собора. Первым был доклад митрополита Никодима «Экуменическая деятельность Русской Православной Церкви». Доклад митрополита Никодима был одним из лучших докладов на Соборе. В нем
