рукоположил в иеродиаконы, а теперь очень об этом жалею. А Петухов скрыл, что он три раза сидел, а то бы и его никогда не рукоположили…
– А за что же сидели? – спросил я. – Неужели за уголовные дела? Или за политику?
– Да конечно, за политику! – возмущенно воскликнул епископ Филарет. – А Вы знаете, кто за ними стоит? Все это иудейская интрига.
– Да ведь они не евреи? – допытывался я.
– Нет, не евреи, но за ними стоят евреи!
– Да как же этому можно верить? – возмутился я. – Ведь они нападают на сионизм, отождествляют его с сатанизмом.
– Ах, Владыченька, – сказал грустно епископ Филарет. – Вы наивный западный человек и не знаете, на что евреи способны. С их стороны это дымовая завеса.
На этом разговор кончился, и епископ Филарет ушел.
Через некоторое время появился епископ Дионисий и в волнении стал рассказывать, что был у них в дортуаре епископ Филарет, отобрал «прошение трех» у архиепископа Алексия, епископа Петра, требовал у него, Дионисия.
– А у Вас он тоже отобрал или просил? Мне пришлось сказать, что я Вам его отдал, – спросил Дионисий.
– Нет, не отдал, и не собираюсь, – ответил я. – Но я так ответил ему, что он понял, будто у меня его уже нет.
– Но тогда он будет требовать его у меня, – заволновался епископ Донисий, – я буду вынужден сказать, что оно у Вас.
– Не беспокойтесь, не будет спрашивать. Во всяком случае ни ему, ни Вам я это прошение не намерен отдавать. Какое право имеет епископ Филарет требовать его у епископов? Очень жаль, что владыки Алексий и Петр ему его отдали. Напрасно, это они показали слабость и испугались. А чего, собственно, бояться?
– Да они ему не отдавали, – ответил епископ Дионисий, – епископ Филарет увидел это прошение у них на столе и просто забрал его.
К десяти утра участники Собора собрались в Трапезном храме, каждый по отдельности или группами, без шествия, как накануне, и заняли свои места. Куроедова не было, и за столом посредине храма сидели только четверо митрополитов: Пимен, Никодим, Филарет и Алексий.
Пропели тропарь Вознесению, и в 10 ч. 5 мин. митрополит Пимен стал читать свой доклад «Жизнь и деятельность Русской Православной Церкви»[17]. Читал он внятно и громко, благодаря микрофону, не быстро и закончил его ровно через два часа. Так как текст доклада опубликован, приведу его кратко, останавливаясь на том, что врезалось в память и было мною записано. После обращения к членам Собора и гостям – все они присутствовали в этот день на заседаниях Собора – митрополит Пимен сказал: «Все мы переживаем выдающееся событие в жизни Русской Православной Церкви – ее Освященный Собор. Православная Церковь – единое духовное тело, изначала являет себя в виде семьи поместных Церквей. Такой поместной Церковью является наша Русская Православная Церковь, и ее Собор свидетельствует о ее кафоличности и нормальном течении ее жизни. Это уже третий Собор по восстановлению Патриаршества. Нам предстоит избрать четырнадцатого Патриарха и обозреть пройденный при Патриархе Алексии путь. Прежде всего, я считаю необходимым коснуться вопроса о положении Церкви в Советском Союзе и об отношении между Церковью и государством в нашем Отечестве». Указав на отделение Церкви от государства декретом 1918 года и на то, что свобода совести гарантирована конституцией, митрополит Пимен подчеркнул: «Мы с уважением относимся к советскому законодательству о культах и ревностно наблюдаем за тем, чтобы наша церковная жизнь проходила в рамках этого законодательства. Равным образом мы считаем безусловным строгое соблюдение нашими церковными работниками за рубежом местных законов, касающихся религиозной сферы». (Это подчеркнутое выделение «зарубежных», того, что от них не требуется исполнение советских законов, является одной из характерных черт Собора 1971 года, отличающей его от прежней практики Московской Патриархии. Вспомним хотя бы требование лояльности от духовенства митрополита Евлогия в 1927 году. Это, конечно, большой прогресс, но он меня не совсем удовлетворяет. Хотелось бы, чтобы и от советского духовенства не требовалось исполнения антицерковных советских законов. А потом, к чему это странное требование, чтобы мы, «зарубежные», исполняли местные законы о культах? Какое до этого дело Патриархии?)
«Мы знаем, – продолжал митрополит Пимен, – сколь многотрудно складывались отношения между Русской Православной Церковью и советским государством в послереволюционное время. Мы не снимаем ответственности за это с тех многих деятелей Церкви, которые… не сумели уразуметь эпохальное значение октябрьских событий… Ведь социалистическая революция в России была неизбежным историческим явлением».
И для подкрепления своих взглядов митрополит Пимен сослался на послание Патриарха Алексия по поводу пятидесятилетия Октябрьской революции, в которой он усматривал «начинания, созвучные евангельским идеалам». Он сказал затем, что при Патриархах Сергии и особенно Алексии между Церковью и советской властью установились нормальные отношения, затем митрополит Пимен, как-то особенно подчеркнуто повысив голос, произнес: «Мы дорожим и оберегаем эти отношения и никому не позволим наносить ущерб этим добрым взаимоотношениям с нашим советским государством». («Уж не ко мне ли относилась эта угроза», – подумал я.) «Вспомним победоносную войну и ее бессмертный подвиг, который никогда не изгладится в благородной памяти народа… и благословляю мирный труд советского человека», – этими словами митрополит Пимен закончил свое патриотическо-политическое выступление.
Доклад митрополита Пимена содержал, несомненно, много положительных ценных данных. Само выступление было выдержано в спокойных и церковных тонах. Можно только жалеть о его «патриотическо-политической» части с ее перегибами, с ее рассуждениями о практическом содействии советской внешней политике и т. д… В советских условиях иначе говорить было невозможно, и к таким пассажам нужно было относиться по-философски, иначе говоря, не обращать на них внимания. Основным недостатком, или неполнотой этого длинного выступления, было то, что оно не содержало ничего нового и вопреки своему намерению дать обзор жизни и деятельности Русской Церкви за период Патриаршества Святейшего Алексия, ясной и полной картины не дало. Собственно говоря, единственно новое, что я узнал из доклада, это число лиц, получивших те или иные ученые степени в духовных школах. А ведь хотелось узнать, сколько, в конце концов, действующих приходов в СССР, как менялось их число за последний период, сколько храмов закрыли в годы хрущевских гонений, как производилось закрытие или, наоборот, основание приходов, узнать, каков состав верующих, их возраст и образование. То же относительно монастырей и семинарий. Конечно, в советских условиях касаться таких вопросов трудно, но неопасно для самого митрополита Пимена, может быть, только «нежелательно». За докладом не последовало прений, а поэтому свободные выступления и обсуждения были невозможны.
Сразу после доклада митрополита Пимена митрополит Никодим предоставил слово почетным гостям. После чего начался общий обед, а к
