лет.
Он провел во дворце блаженной памяти Феодосия Великого двадцать лет, став почти отцом для августейших Гонория и Аркадия.[49] В Скиту же он провел сорок лет и десять лет в Трое, находящейся в Верхнем Вавилоне, напротив Мемфиса, три года в Канопе Александрийском, а затем опять вернулся в Трою, где через два года почил, пройдя в мире и страхе Божием путь своей жизни, так как он был муж добрый и исполненный Духа Святого и веры.[50]
Авва Даниил прибавлял: «Он оставил мне свой кожаный плащ, белую власяницу и сандалии из пальмовых листьев. И я, недостойный, ношу их как благословение».
21. Авва Даниил еще говорил об авве Арсении: «Как-то раз он позвал моих наставников, авву Александра и авву Зоила, и, смиряя себя, сказал им: „Бесы воюют со мной, и я опасаюсь, как бы они не окрали меня во время сна. Потрудитесь со мной этой ночью и постерегите меня, чтобы я не заснул на бдении“.
Вечером старцы сели в молчании: один справа от аввы Арсения, а другой слева. Потом эти отцы мне рассказывали: „Мы засыпали и просыпались, но не видели, чтобы он дремал. А утром, Бог знает, нарочно ли он сделал так, чтобы мы подумали, что он задремал, или на самом деле природа склонила его ко сну, но он трижды зевнул и тотчас встал, спрашивая: „Правда, что я задремал?“ Мы ответили ему: „Не знаем““».
22. Авва Агафон перед кончиной три месяца провел с неподвижными открытыми глазами. Братия, трогая его, спросили: «Авва Агафон, что с тобой?» Он ответил: «Я стою на суде Божием». Они спросили: «Неужели и ты боишься, авва?» Он ответил: «По мере своих сил я старался соблюдать заповеди Божии. Но я человек и не знаю, угодны ли Мои дела Богу?» Братия спросили: «Разве ты не уверен в том, что твои дела были согласны с волей Божией?» Старец ответил: «Не дерзну так сказать, пока не дам ответ Богу. Так как одно дело – суд Божий, а другое – человеческий».
Когда же братия хотели еще спрашивать у старца, он сказал им: «Окажите любовь, не беседуйте со мной, я сейчас не могу разговаривать». Он почил в радости. Бывшие там видели, что он отходит с таким видом, как будто приветствует своих друзей и любимых.
23. Говорили об авве Аммоне, что однажды к нему пришли люди, дабы он их рассудил. Старец же притворился безумным. И вот какая-то женщина, стоявшая рядом с ним, говорит: «Этот старец совсем безумен». Услышав ее слова, старец подозвал ее и сказал: «Я столько трудился в пустыне, чтобы стяжать это безумие, и что же, мне теперь лишиться его из-за тебя?»
24. Авву Аммона спросили, что такое путь тесный и прискорбный.[51] Он ответил: «Путь тесный и прискорбный – это принуждение своих помыслов и отсечение своих пожеланий ради Бога. Об этом пути сказано: „Вот мы оставили все и последовали за Тобою“».[52]
25. Авва Пимен рассказывал, что один брат пришел к авве Аммою и просил его: «Авва, скажи мне слово». Он пробыл у него семь дней, и старец ничего ему не ответил. Наконец, когда брат уходил, он сказал ему: «Ступай и внимай себе. А мои грехи стали мрачной стеной между мной и Богом».
26. Авва Иоанн рассказывал, что авва Анув, авва Пимен и другие их родные братья по плоти, были монахами в Скиту, когда впервые пришли в эту область мазийцы и опустошили Скит. Эти монахи сначала перешли в область, называемую Теренуф, и поселились там на время, пока не нашли место, где могли бы жить с пользой для себя. Несколько дней они провели в древнем капище. Авва Анув сказал авве Пимену: «Сотвори любовь, ты и братия. Пусть каждый всю эту неделю пребывает в безмолвии и уединении, не встречаясь с другими братиями». Авва Пимен ответил: «Как ты хочешь, так и поступим». Все так и сделали. В капище стояла каменная статуя. Авва Анув вставал каждое утро и бросал камни в лицо статуи. Но каждый вечер он говорил ей: «Прости меня». Так он делал целую неделю.
В субботу, когда они все встретились, авва Пимен сказал авве Ануву: «Я видел, что ты, авва, на этой неделе кидал камни в лицо статуи, а затем каялся перед ней. Разве верующий христианин будет так поступать?» Старец ответил: «Это я совершил ради вас. Когда я бросал камни в лицо статуи, видели ли вы, чтобы она что-то сказала мне или разгневалась?» Авва Пимен ответил: «Нет». – «А затем, когда я каялся перед статуей, возмущалась ли она и говорила, что не простит?» – «Совсем нет». Тогда старец сказал: «Вот нас семь братий. Если мы хотим пребывать в мире друг с другом, будем как эта статуя, которая, ругают ли ее или прославляют, никогда не тревожится. Если же не хотите быть такими, то вот в святилище двери на все стороны света. Каждый из вас может идти куда хочет». Тогда все пали ниц и сказали авве Ануву: «Сделаем так, как ты хочешь, авва, исполним твои слова».
И авва Пимен закончил свое повествование: «Так мы всю жизнь прожили вместе, трудясь по наставлениям старца, как он нам говорил. Одного из нас он назначил экономом, и мы ели то, что он нам приносил. И никому из нас нельзя было сказать: „Принеси мне что-нибудь другое“, или: „Мы хотим есть это“. И так мы всю нашу жизнь провели в мире и покое».
27. Авва Алоний сказал: «Если бы я не разрушил все в себе, то не смог бы себя воздвигнуть».
28. Рассказывали о епископе Оксиринха по имени Апфий, что когда он был монахом, тогда жил в великом подвиге. Когда же стал епископом и захотел в мiру держаться тех же подвигов, тогда не смог. И он пал ниц на землю пред Богом, говоря: «Неужели из-за епископства отступила от меня благодать Божия?» Ему было открыто, что это не так, что там была пустыня, где не было людей, и только Бог помогал ему, а здесь мiр, и о нем могут заботиться люди.
29. Блаженный Григорий Богослов говорил: «Мы не сможем прийти к спасительному смиренномудрию, если не оставим губительную надменность гордости. Будем всегда творить смиренномудрие, будем внимательны ко всему, что с нами происходит, и тогда ничто не причинит нам вреда. Ведь душа уподобляется своим занятиям: что она делает, то в ней и отражается
