благодать. Отнюдь. Отец наш небесный уже давно, с момента появления на свет каждого из нас, определил кого удостоить своей благодатью. Но все мы, живущие в мире подлунном, не можем знать промысла Его. Мы, неразумные дети Его, должны соблюдать заповеди, данные Им в Евангелии и верить в великую Его милость, ибо едино она способна даровать спасение души. Все, что нам нужно это Sola scriptura, Sola fide, Solus Christus.
Пока молодой человек произносил свою речь, в храме было более-менее спокойно. В передних рядах кто-то молча сидел, потупив взор, иные ёрзали на скамьях и озирались по сторонам. С задних рядов, поняв, что все интересное позади и ждать более нечего, народ неспешно потянулся к выходу. Однако последние фразы, прозвучавшие на латыни, словно пробудили всех. Расслышав их, люди из передних рядов разом поднялись и споро направились вон из собора, кто с показным негодованием, а кто молча и нехотя. В первых рядах обычно занимали места королевские чиновники, местная знать, торговцы, менялы, а также их многочисленные домочадцы и прочие приближённые. Провозглашённые тезисы были известны им как еретические и противные порядку, а потому кто-то и впрямь возмущался ими во весь голос, а кто-то просто не хотел быть замеченным в малейшем сочувствии к сказанному, даже если он им действительно сочувствовал. В конце концов народ повалил из собора вон, не глядя друг на друга и стараясь подальше обойти смутьяна. Тот же нетронутый, но и непонятый людьми стоял на своем месте молча и неподвижно. Во всём его виде не было и намека на страх от разгневанной толпы. Взгляд же его выражал не растерянность, а скорее осуждение.
– Послушай, Люсьен, – обратился Леммель к своему помощнику, – попроси немедленно подать мою карету вместе с охраной к северному притвору. А сам постарайся узнать всё, что можно об этом человеке, – Леммель кивнул в сторону алтаря, – кто он, из каких краев, чем занимается. Словом, узнай все, что можешь. И жди меня на площади.
Вдвоём они спустились вниз. Люсьена толпа прихожан вынесла вон из собора, Леммель же напротив, краем центрального нефа стал пробираться к среднекрестию.
– Похоже, ваша сегодняшняя проповедь осталась несколько не понятой для прихожан, не так ли? – произнёс Леммель, приблизившись к алтарю, – иначе они не бежали бы отсюда так резво.
– Что ж, тем хуже для них, ибо слепы они и сами того не ведают.
– Вам не кажется, что ваши тезисы Sola fide и прочие, высказанные, если не ошибаюсь, доктором Лютером, уж слишком режут слух в этих краях. Я много путешествовал по германским землям, вот там они звучат не так остро, как сегодня здесь, уж поверьте мне.
– Что ж, когда-нибудь и в этом храме они озарят заблудшие во тьме души и как должное будут произноситься в каждой проповеди. Иначе и быть не может, ибо они истинны. А свет истины всегда пробьёт себе дорогу в сердца людей, как бы люди от него не закрывались.
– Возможно, вы правы …
– Не возможно, а обязательно. Кстати, с кем имею честь беседовать?
– Прошу прощения, я не представился. Леммель. Правда, компаньоны зовут меня господин Якоб. Сам я родом из Фландрии, имею там несколько мануфактур. Иногда вот вынужден разъезжать по землям разных правителей, чтобы устраивать дела.
– Жан Кальвин, доктор богословия и права.
– Что ж, дорогой доктор, я с удовольствием продолжил бы нашу беседу. Но, по-моему, вам не следует здесь долее задерживаться. Я вижу солдат и похоже они пришли по вашу Душу.
В проеме западного притвора тоскливо блеснули алебарды гвардейцев.
– Если вы не против, то моя карета к вашим услугам. Она здесь, у северного притвора. Решайте же скорее, доктор.
Решимость Кальвина быстро поборола его едва мелькнувшую растерянность.
– Что ж, будь по-вашему.
Вдвоём они быстро вышли из Нотр-Дама через северный его притвор и не мешкая сели в карету с витиеватым вензелем.
– Гони прочь отсюда, – крикнул Леммель вознице, – только не слишком быстро. Мы никуда не спешим.
Покачиваясь на рессорах, карета неторопливо обогнула собор, снова выехала на городскую площадь и, свернув на одну из улиц, покатила в город.
– У нас во Фландрии городки совсем не такие как во Франции. И улицы почище, и дома выглядят поуютнее. А здесь как-то все серо и убого. Вам так не кажется, доктор?
– Вовсе нет. Для меня эти улицы всегда милы и приветливы. В этом городе я родился и вырос. Здесь дом моих родителей, здесь же и их могилы.
– Вот как! Простите. А где вы учились, простите за любопытство?
– Если вы о университетах, то извольте: Париж, Бурж, Орлеан. Но не меньше знаний я приобрел, разъезжая и по самым разным уголкам Франции. В её храмах, на базарных площадях и трактирах, да и просто в дороге. В них я получил целый пласт знаний, которых не найти в университетских библиотеках. Эти знания для меня не менее важны, чем трактаты Аристотеля или Августина.
– И для чего же вы предполагаете употребить свои знания, позвольте спросить?
– Чтобы найти для человека верную дорогу к истине, той, что была завещана ему Господом. Дорогу сию открыл Иисус в своих проповедях и деяниях. Человеку нужно лишь истинно уразуметь его завет и верно и беспрекословно следовать ему.
– Ваши стремления похвальны. Так почему бы вам не стать священником в лоне существующей Церкви?
– О, я пытался и не раз. Но чем больше я размышлял над доктриной католической, тем больше я находил разночтений с Заветами. И ещё больше противоречий между изложенным в Писании и реальными порядками жизни. В проповедях своих я пытался донести до прихожан Слово истины таким, каким завещал его Иисус. Однако Церковь меня не поняла и не приняла, как вы сами сегодня имели возможность убедиться. Как впрочем, я и сам не принял её.
– И как же вы планируете дальнейшие свои дела? С такими убеждениями вы вряд ли найдете себе применение здесь или в Париже. Я слышал, ваш король Франциск совсем не жалует отступников от Церкви католической. Вы с большей пользой для себя могли бы найти себе дело в германских землях. Новые исповедания доктора Лютера там в большом почёте.
– Да, может быть. Но пока что мне нужно некоторое время и немного спокойствия, чтобы закончить свой труд. Некоторые свои размышления я взялся изложить на бумаге. В основном всё уже написано и даже напечатано. Забавно, но один экземпляр своей книги я даже отправил королю. Но всё равно каждый раз находится что-то, что непременно должно быть в этом наставлении …
– Наставлении?
