светлые квадраты в тех местах, где раньше были кошары.
На поляне, под высокими кленами, стояла пастушья хижина, рядом с ней большой загон для овец — кошара.
— Овцы сейчас в кошаре: полдень, — сказал Палё Стеранка.
Выскочили собаки — три больших, лохматых пастушьих пса. С лаем бросились они навстречу мальчикам. Палё стал подзывать их по именам, ударяя себя по колену.
— Стань сзади меня, — сказал он Ергушу, — не то Мо́ргош тебя схватит. Он злой — страсть.
Но Ергуш посмотрел на собак и залаял странным, прерывистым, горловым лаем. И случилось неожиданное: шерсть у собак на загривках взъерошилась, а сами они завыли жалобно, будто им угрожала смертельная опасность. Поджали они хвосты и наперегонки бросились обратно, к хижине. Когда же к хижине приблизились Ергуш и Палё, собаки убежали дальше, в поле.
— Что ты им сказал? — с таинственным видом спросил Палё. — Ты, оказывается, умеешь разговаривать по-собачьи; это не шутка!
Ергуш молчал, улыбался.
Из хижины вышел бача, брат отца Палё, дядя Стеранка. Это был здоровяк с черными усиками, щеки — как розы. Лицо улыбающееся, приветливое.
— Заходи, племяш, — сказал он. — Давненько ты не бывал.
— А это мой лучший товарищ, — представил Палё Ергуша, положив ему руку на плечо.
— Садитесь в холодок. — И бача провел их в хижину.
Набрал ковшом жинчицы, подал ребятам, стал смотреть, как пьют. Нравилось ему, с какой жадностью они это делают.
— Может, еще налить?
— Спасибо, хватит.
Мальчики стали разглядывать закопченный потолок хижины, постель бачи на нарах. У очага — колода со всаженным в нее топором. Вымытые медные котлы, подойники и ковши на развилистых еловых сучьях. Горшки, половники — все пропахло дымом.
Под потолком — двустволка. Бача сказал, что она заряжена. А на потолочине — странное дело! — дятел в голубом кафтанчике. Такой же, как тот, который живет на старой сливе в лапинском саду. Дятел посматривал на мальчиков, вертелся, стучал клювом в балку.
— Это наш Удалец, — сказал бача. — Он ручной.
Бача отрезал кусок сыра, положил на ладонь:
— На-ка, драчун!
Дятел слетел с потолочины, сел на ладонь, зачуркал, зациркал прерывисто. Дятел — птица-заика.
— Любит подраться, — рассказывал бача. — Стоит прилететь другому дятлу вон на те клены — сейчас же летит сражаться. Ревнивый. Боится, что и другие тут поселятся.
Мальчики спросили, давно ли дятел живет тут.
— Прилетел весной, — ответил бача. — За ним ястреб гнался, дятел и шасть от него в дверь. Осмотрел, простучал все уголки. Я лежу, будто и внимания не обращаю. Улетел. А потом вернулся. Вот теперь сидит у меня на шее. Иной раз улетает в лес, да всегда возвращается. Храбрец на удивленье, драться для него — первое дело. Вон как его поклевали!
Бача растянул крылышко птицы — дятел схватил его клювом за палец, будто сказать хотел: «Не надо, больно мне». На крыле была рана, она уже заживала.
— Возьму я его в деревню, — добавил бача. — Перезимует у меня.
Он взял подойник, собираясь доить.
Мальчикам тоже было пора. Овцы ведь могут разбрестись или с Хвостиком что-нибудь случится… Заторопились.
— Приходите вечером, — позвал их бача, — будет у меня парное молоко. Ничего, пробежитесь, ноги у вас легкие.
— Придем, — обещали мальчики.
Огибая кошару, пошли они к Студеной яме. Под навесом кошары отдыхали пастухи. Маленький загонщик, мальчик не старше Палё Стеранки, ловил в траве кузнечиков. Собаки тоже были у кошары. Завидев Ергуша, они трусливо обогнули загон и убежали к хижине.
РАЗГОВОРЫ
Мальчики отвязали Хвостика, выгнали овец из Студеной ямы, пустили их попастись на том лугу, по которому Ергуш носился на Пейко.
— Пускай немного полакомятся, а то вон бока у них совсем впали…
Сами улеглись в цветы так, чтоб видеть овец, если они слишком далеко разбредутся. Овцы щипали траву, козы норовили отойти в сторонку — к кустам: не по вкусу им луговые травы. Хвостик носился по лугу, забегая к одиноким диким черешням — искал неведомую добычу. Мальчики, лежа на животах, разговаривали.
— Осенью будем пасти вон около того леса, — показал Палё на буковую рощу вдали. — Этот лес, нянё говорили, заколдованный…
Ергуш дивился, не верил.
— Я правду говорю, — продолжал Палё. — В этом лесу деньги из-под земли выскакивают… — Он придвинулся ближе к Ергушу. — Золотые дукаты — так нянё говорят. Собственными глазами видели…
Палё оглянулся на стадо. Несколько овец забрели слишком далеко на луг; их вела красивая белая овечка.
— Белица! — закричал на нее Палё. — Ах ты жадина жадная!
Помчался Палё за ней, хотел хлестнуть кнутом — не достал. Хвостик ему помог: догнал Белицу, залаял ей в ухо, дернул за хвост.
Палё вернулся к Ергушу, лег на свое место и продолжал: — Не веришь — сам посмотри. Это правда. Из земли вырывается фиолетовое пламя. Но только раз в году, в ночь, на Всех святых… И дукаты так и сыплются. Это разбойничий клад, он зарыт глубоко под землей…
Несколько коз отделилось от стада — отправились на поиски кустов, с их сладкими листочками и молодыми побегами.
— Вот ненасытные! — Палё опять вскочил, с криком погнался за ними.
Но все обошлось без него: Хвостик стрелой понесся к козам — гав! гав! — завернул их, подергал за хвосты.
— Держи их, чертовок! — покрикивал Хвостику Палё.
По диким черешням перепархивала стайка синиц. Среди них были маленькие ремезы с длинными хвостами. А Палё сказал, что их называют «ци́цуни». Было в стайке и несколько зеленоватых и голубоватых птичек с короткими хвостами. Птицы разных пород объединились для дальнего перелета… Перепархивали с черешни на черешню, радостно перекликались, чтобы никто не потерялся, не отстал.
— А я, если захочу, могу и птицу поймать, — сказал Ергуш.
Палё вроде и не понял, что он говорит.
— Наш нянё тоже умеют ловить птиц, — отозвался он. — Вот недавно взяли из гнезда молодых сорок…
Ергуш задумался. Летят птицы неизвестно куда. Вольные, веселые синицы. С кустика на кустик, с дерева на дерево. Пролетают над лугами, над лесами, где из-под земли сыплются золотые монеты… Клокочет фиолетовое пламя… Ночью… А птицы не боятся! Прячутся в листьях на самой верхушке дерева. Деньги… На что синицам деньги? Солнце взойдет — дальше полетят. Так долетят они до самой высокой горы, там, где небо уже близко-близко. Наверное, руками его там достанешь.
Солнце заиграло червонным золотом; это оно подало знак Палё, что можно гнать овец вниз, к деревне. Пока добредут, пощипывая траву, смеркнется. А сегодня надо отвести стадо пораньше — они ведь пойдут с Ергушем к баче.
Палё защелкал кнутом — эхо отдалось от буковой рощи. Погнали
