было клинья подбивать, да только ему живо вышел окорот: получил раза два по морде и уж больше вольничать не смел. А тут гляжу — что за притча? Хозяюшка с моим мужем тихие речи ведёт, в лес не гонит… Я ж знала нынче, что раньше с выгона вернусь, вот и решила вас подкараулить, подсмотреть, к чему бы так. Дед Мирош-то всегда рядышком пасёт, нет у него уже силы в ногах далеко ходить.— Да… — вздохнула Услада. — Моя удача, что ты и меня заодно с Ладом подойником не зашибла.— Что ж я, злыдня какая? — возмутилась Радка. — Видела ведь, что не мил он тебе. А ты на него всё ж обиды не держи. Он подумал, видать: раз с глаз долой не гонишь, да ещё и речи ведёшь ласковые…У Услады аж глаза на лоб полезли.— Когда это?— А три дня тому, из окошка. Вот Краса, застав его среди дня без дела да за тютюном, не стала б церемониться, отчехвостила бы, как козу в огороде. Да ты не боись, больше такого не приключится. Ужо я этому дурню вогнала ума. Лучше скажи: откудова ты сама к нам такая свалилась?— Из Приоградья. Мы с Красой вместе росли.— Так ты что, тоже из Ольховецкой крепости? И какую ж работу там делала?— Да так, — тихо промолвила Услада, опустив глаза, — при князевой дочке в сенных девушках состояла…— Ну, тогда понятно, с чего ты такая растелёпа. При эдакой-то чистой работе сама, поди, барыней ходила, только и дел, что подай да принеси… Но это ништо, не журись. Я тебя живо всему, чему надо, обучу.
Учение пошло весело и споро. Сперва они вместе сходили в курятник собрать яйца. Петух вздумал было нападать на Радку, но та вмиг поймала его, завернула в свой запон и принялась гладить по ярким перьям, приговаривая:— Чего распетушился, красавчик? Будешь кляваться, мы тя враз в горшок определим!Услада тоже погладила его пальцем по красному гребешку, вспомнила своего ухокрыла и решила, что вдругорядь непременно принесёт петуху горсточку зерна.
Потом Радка раздула на дворе очажок и затеялась учить Усладу печь блины. Дома та любила смотреть, как ловко управляется с блинным тестом княжья стряпуха, но даже не предполагала, что однажды ей придётся взяться за сковороду самой. Тут уж всякое случилось: и тот самый первый блин, который комом, и первые горелки, и настоящая радость, когда со сковороды у неё начали сходить настоящие блинки: пышные, круглые, кружевные… А заодно Радка поучала её не лезть в карман за словцом, отвечать на подначки так, чтоб сам насмешник в дурачках оказался. И не было рядом суровой нянюшки, что сказала бы, сдвинув брови: «Княжьей дочери так вести себя не пристало!» Впервые за много дней Усладе было легко и весело, а на Радкино «Чего насупилась? Тесто скиснет!» она ответила вдруг без всякого смущения: «Лицом кисла, да блинки сладки, не то что у некоторых.»
Прясть тоже уселись вдвоём, и тут уже Радке было чему поучиться у княжны: нить у той выходила тонкой, ровной, без шишечек и сукрутин***.— Это всё от того, что у тебя руки нежные, не намозоленные, — заметила тормалка, поплёвывая на свои заскорузлые пальцы. — У тебя вон и лицо белое, Оком не обцелованное. В тереме сидя, чего б красавицей не быть. А лесное житьё скоро старит: погорбатишься с козами, походишь на репище, постоишь там с утра до ночи кверху задом, глядь — и сошла вся красота, как не бывало. Тёткин век короток. В девках-то и я, говорят, тоже хороша собой была…
Услада впервые посмотрела на неё по-настоящему внимательно. Радка, и впрямь, выглядела несколько старше своих кругов: жар Ока и ветер покрыли её лицо загаром и мелкими морщинками. Но чёрные глаза её, окружённые густыми ресницами, смотрели весело, а щёки украшал здоровый румянец.— Ты и сей миг хороша.— Вот уж скажешь, — усмехнулась Радка. Однако было видно, что похвала пришлась ей по вкусу.— Как есть, так и скажу. Тебя в баское приодеть — хоть кто залюбуется.Радка кивнула с довольным видом:— Вот придут Дожинки — тогда приоденусь, да пойдём мы с Ладом на торг, красоваться. Я себе для того новое очелье вышила, дорогущий бисер срезала со своей девичьей повязки. Хошь покажу?— Давай.
Радка бегом метнулась в свою клеть и возвратилась уже в нарядной кике. Для Услады в её обновке не было ничего роскошного: вышивка наборной гладью да немного глиняных расписных бусин на миткали****, обтягивающей бересту. Стина ходила наряднее в буден день. Но Радка явно была в восторге от себя. Подбоченясь, она гордо посмотрела на Усладу и спросила:— Ну как?— Мило.— А ну дай-ка таз, хоть погляжусь!Услада, вдруг вспомнив о своём зеркале, улыбнулась ей:— Погоди. Я тебе принесу кое-что получше.
Вбежав в свою горницу, Услада кинулась к поставцу*****, протянула руку — и ахнула, боясь поверить собственным глазам. Зеркало Красы стояло точно так, как она в прошлый раз поставила его собственной рукой, между пустым подсвечником и шкатулкой. Вот только теперь ясная гладь тивердинского стекла померкла, и дымчатую поверхность пересекла большая чёрная трещина.
Примечания:
* Смоква - сухое варенье. Протёртая и чуть уваренная ягодная масса расстилается тонким слоем на противень и высушивается. Получается тонкий плотненький лист, кусочки которого можно и так есть, и в пироги класть, и довольно долго хранить про запас.
** Хвост "поленом"- прямой, горизонтально вытянутый и толстый. Такая форма досталась собакам в наследство от общего предка – волка.
***Пороки пряжи. Шишки - короткие утолщения, образующиеся из прикрученных к нити клочков пуха и соринок. Сукрутины - петли на нити, образуются из-за слишком сильной крутки или слабого натяжения нити.
**** Миткаль - самый древний вид ткани, созданный способом простого полотняного переплетения. Миткаль производили еще тысячелетия назад и до нас она дошла практически в неизменном виде.
***** Поставец - устарелое название невысокого шкафчика с открытыми полками, дедушка современного буфета.
Горские церемонии
Получив от невесты обещанный подарок, Идрис дохромал до казармы, опустился на ступеньку у входа и с трудом стянул с больной ноги сапог. Потом открыл коробочку, принюхался. Содержимое безобидно пахло мятой и немного — цветком живокости*. «Ладно, хуже, чем есть,
