расплодились настолько, что превысили количество коров и другого скота, которые бы им это мясо дали. Людей стало так много, что им негде стало жить; всё было усеяно ими, точно травой. Отныне они строили все свои жилища ввысь, ибо дорога стала земля. Однако под тяжестью таких сооружений почва стала проседать, и дома эти стали уходить под землю вместе с их обитателями. Однако людей это нисколько не останавливало, и они в упрямстве своём строили всё новые и новые постройки. Один на одном, вдоль и поперёк, и нет сему ни края, ни конца. И сами уже не рады, но упорно продолжали творить сие безумие. Одно из государств за каждого нового ребёнка даже готово было выплачивать семье тысячу тысяч, хотя земля и так была уже перенаселена. И люди шли на это ради этих самых денег, а не от большой любви к детям. И хотя появилось много средств, непосредственно прерывающих либо предупреждающих нежелательную беременность, люди отчего-то ими почти не пользовались, предпочитая естественные ощущения. Потом, разумеется, деваться было уже некуда: одни рожали и воспитывали, другие выбрасывали либо сдавали в приют. Но в любом случае население увеличивалось стремительно, и не хватало мест на кладбище. И люди додумались до огромной выгребной ямы, общей свалке, могилы человечества, и сбрасывали туда трупы, а порой и живых ещё людей, которые просто слишком надолго уснули. Однако черви не спешили разлагать останки, ибо тела людские были напичканы в течение всей своей жизни всякими веществами, в том числе в результате поедания той самой ненастоящей пищи. Так они и лежали, смрадно воняя, и никому до сего не имелось дел, поскольку каждый трясся лишь за собственную шкуру.
Казалось бы, люди стали дольше и лучше жить, но на смену одним болезням пришли другие. Так, в старости их настигало слабоумие, неподвижность и злокачественные опухоли. Что же до бедствий общих, то на смену чуме, холере и тифу пришёл другой, ещё более страшный и опасный недуг, который имел вид короны. Распознать его сразу не удавалось, а он и рад стараться, кося без разбора всех подряд. И люди умирали в ужасных муках, и никакие маски им не помогали.
Что до воспитания, то люди перестали заниматься своими отпрысками; они попустительствовали, мало уделяли должного внимания, ничему детей не обучали, растили спустя рукава. И дети росли во вседозволенности инфантильными и избалованными особями, невоспитанными хамами и грубиянами, извергами и садистами, уличными хулиганами, ворами и убийцами, мошенниками и преступниками, разбойниками и беспризорниками, ужасно шумными и некультурными людьми. Там царили беззаконие, расхлябанность, невоспитанность и фамильярность! Сами родители подавали им не лучший, но дурной пример, ведя разгульный образ жизни, сбагривая детей няням либо бабушкам да дедушкам. Но бабушки-дедушки уже не те, что раньше, и не брали внучат на рыбалку, не вязали им носки, не рассказывали на ночь сказку, не держали на коленях, не кормили вкусной домашней пищей, не заботились должным образом, но посещали танцевальные площадки и прочие увеселительные заведения, а то и дома слушали на всю громкость такую музыку, которую и музыкой-то назвать невозможно. Так, одни музыканты, одурманенные каким-то нехорошим белым порошком, отличались небрежным отношением к своему внешнему виду, нося приспущенные мешковатые штаны и рубаху на несколько размеров больше требуемого, и читали гнусные, агрессивные стихотворения под один и тот же нездоровый, расслабляющий ритм. Другие являлись полуголыми, пёстро разодетыми шутами-танцорами, делающими вид, что поют, но на самом деле просто вовремя открывающими рот перед толпой захмелевших поклонников в закрытом ночном заведении. Третьи, утыканные металлическими побрякушками, испещрённые нательными рисунками, одевались во всё чёрное, отращивали длинные волосы и бились на сцене в истерике, в нервном припадке под некое крайне мрачное, замогильное, звериное рычание и звуки стука очень быстрой наковальни и шума лесопилки — во всяком случае, именно таким было впечатление на первый взгляд человека, к своему великому сожалению посмевшего заглянуть в будущее. Четвёртые извлекали звуки природы, но их было слишком мало. Пятые же, что играли подобие настоящей музыки, были никому не нужны.
Бывало так, что мамаша, разлёгшись на диванчике, приводила свой красивый внешний вид в очень красивый, а отец и мыл, и чистил, и стирал, и убирал, и готовил пищу, и менял ребёнку пелёнки, и гулял с ним в парке. А его жена, видимо, посчитала, что свою задачу — выносить и родить — она уже свершила, и ничего для детей и дома по хозяйству, для уюта домашнего очага она делать уже не должна, что её долг выполнен сполна. И таких крашеных кукол, напомаженных когтистых дур, уткнувшихся смазливой мордочкой в маленький цветной экранчик с красивыми картинками становилось всё больше и больше. Вдобавок, они были крайне глупы и бесчувственны, но хищны, коварны и сварливы. Отцы же были не намного лучше и откупались от своих детей дорогими подарками. Они не сидели напротив них с озабоченным видом, не интересовались, чем бы хотело заниматься их дитё, кем бы хотело стать. Развивающие игры, настольные игры, занимательные картинки, книги с поучительными притчами, разукрашки и прописи канули в небытие, остались в далёком прошлом. Театры демонстрировали зрителю насилие и агрессию, но никак не что-то доброе и милое. Одно не читающее поколение сменялось другим, и каждое такое новое поколение было в разы глупее предыдущего, и остановить это было уже невозможно. Мирские утехи стояли на повестке дня, но никак не духовное развитие. Люди требовали хлеба, зрелищ, развлечений, удовольствий, но не пищи для ума. Они хотели отдыхать даже тогда, когда не с чего было им устать. И вот, они отращивали мягкие места, а умишко их уменьшалось в размерах. Поесть, поспать, подурачиться — таков теперь был удел людской; единственная по жизни идея. Обезьяна, в результате труда ставшая человеком, ленью своей стала превращаться в ту же самую обезьяну, но уже безо всякой возможности на реванш. Ах, стыд и срам…
Отныне человеку было недостаточно самому явиться и засвидетельствовать свою личность; появилась куча бумаг, которые необходимо было предоставлять во всевозможные места. Однажды это создавалось для упрощения и учёта, но теперь всё это лишь усложняло и без того нелёгкую жизнь человека современного. Так, он мог идти с целой кипой, целым ворохом этих бумаг, чтобы не быть подвергнутым какому-либо наказанию, взысканию. Позднее, люди додумались и до маленьких штучек, заменяющих все эти бумажки, но вот беда: если вдруг происходил сбой искусственного освещения, также придуманного людьми, то не представлялось никакой возможности лицезреть данные на этих странных штуках, и тогда им приходилось на
