Не обращая внимания на покрывавший тротуары лед, Барни, как маленький, вприпрыжку несся к трамвайной остановке.
Публики в крытом спортзале университета собралось не так много. Команда Колумбии не считалась опасным соперником. Когда гости вышли на площадку, раздались жиденькие аплодисменты. И только у одного человека на трибунах хватило энтузиазма, чтобы ободряюще прокричать:
— Ливингстон, задай им жару!
Барни улыбнулся и, продолжая одной рукой вести мяч, помахал другой в сторону трибуны.
«Верная добрая Лора, мой фан-клуб в единственном лице». Но горячих болельщиков на самом деле было двое — парень рядом с ней тоже громко хлопал. «Ясно. Этот широкоплечий тип в твидовом пиджаке и есть тот „рыцарь без страха и упрека“ с нелепым именем Палмер Тэлбот. Вид у него, черт возьми, еще более холеный, чем у нашего тренера Кена Кэссиди!»
Прошло примерно три минуты от начала игры, и Барни вышел на замену. Лора опять закричала с трибуны. Он решил продемонстрировать ей все, чему научился за последнее время, но переусердствовал. Еще до конца первой четверти Барни удалили с площадки за фолы. Кэссиди был в ярости:
— Ливингстон, ты что, озверел? Куда девалась твоя комбинационная игра?
— Должно быть, оставил в Нью-Йорке. Не сердитесь.
До конца игры Барни просидел на скамейке. От стыда он не поднимал глаз от пола, боясь встретиться взглядом с Лорой.
После матча, который Гарвард без труда выиграл, Лора ринулась в зал, чтобы обнять Барни. И познакомить его с Палмером.
— Рад наконец с тобой лично познакомиться, — сказал гарвардский красавчик (к тому же выше Барни ростом!). — Лора всегда с такой теплотой о тебе рассказывает.
— A-а, — протянул в ответ Барни, стараясь не выдать своего внутреннего смятения. — В неудачный день вы меня в игре увидели!
— Да будет тебе! — утешала Лора. — Судьи тоже хороши! Я думаю, они все куплены.
— Кастельяно, я тебя умоляю, — ответил Барни, — не надо меня утешать. Я сам бессовестно хамил.
— Послушайте, может, поужинаем сегодня втроем? — встрял в разговор Палмер.
«Черт, — подумал Барни, — я-то хотел побыть с Лорой наедине, рассказать ей о своем собеседовании…»
— Да-да, конечно.
Они отправились в заведение под названием «Генрих Четвертый». Это было элегантное небольшое бистро на третьем этаже деревянного дома в узком переулке по соседству с Бойлстон-стрит.
— Мы подумали, что после игры ты устанешь, и поэтому выбрали место поближе, — объяснял Палмер, выходя на улицу. — Кроме того, там за приемлемую цену предлагают приличную еду.
Барни чувствовал себя неловко и не мог решить, говорит ли этот парень свысока или это ему мерещится из-за разницы в росте.
Они устроились за столиком и завели ничего не значащий разговор, но точек соприкосновения так и не нашли.
Как выяснилось, Палмер год назад окончил Гарвард. Получив диплом с отличием по истории искусств, подчеркнула Лора, в то время как сам Палмер об этом умолчал. Кроме того, обнаружилось, что он еще и занимался греблей на восьмерке. Сейчас он учился на первом курсе школы бизнеса.
Палмер как будто проявил искренний интерес к теме, которую Барни избрал для своего диплома, — «Образ врача в английской литературе».
— Надеюсь, ты процитируешь прекрасные строки Мэтью Арнольда о его желании избавиться от докторов, «напыщенных и гордых», способных лишь «назвать болезнь, но не изгнать ее»? Кажется, я ничего не переврал?
«Нет, Палмер, — подумал Барни, — не просто не переврал, а воспроизвел слово в слово».
Надо признаться, Палмер Тэлбот произвел на него сильное впечатление. Пожалуй, он ему даже понравился.
— А кстати, Барн, — спохватилась Лора, — как прошло твое собеседование?
— Нормально.
— Нормально — и все?
Барни распирало от желания все ей рассказать в мельчайших подробностях, но только не при посторонних. Поэтому он лишь пожал плечами и сообщил:
— Будем считать, что оно прошло более гладко, чем мне виделось в ночных кошмарах. Так что ты можешь не дергаться.
— Ничего не могу с собой поделать, Барн. У меня жуткий мандраж. Понимаешь, они же в год берут всего пять или шесть девушек!
— Зато в России большинство врачей — женщины, — встрял Палмер.
— Предлагаешь ехать в Московский университет? — фыркнула Лора.
— Ну уж нет! — возразил Палмер. — Я и из Бостона-то тебя отпускать не хочу!
В половине двенадцатого они вернулись к спортзалу, где вся команда Колумбии уже сидела в автобусе, готовая к неблизкой дороге в Нью-Йорк.
— Уверен, что не хочешь остаться? — дружелюбно спросил Палмер. — Я тебя охотно устрою в общагу.
— Нет-нет, спасибо. У меня куча зубрежки.
* * *
Оценки у Лоры были высокие, а характеристики — самые положительные, так что она почти не сомневалась, что к собеседованию ее допустят. Но ей потребуется не два положительных заключения, как парням, а три. С этой дискриминацией она ничего не могла поделать.
Первым, кто проводил с ней собеседование, был Джеймс Шей, доктор медицины, известный специалист по внутренним болезням. Из огромного окна его кабинета в корпусе Бикон-холла видны были парусники на реке Чарльз.
— Вы очень красивая девушка, мисс Кастельяно, — заметил он, глядя на нее поверх очков.
— Благодарю, — ответила она. (Что еще она могла сказать? «Вы тоже ничего себе, доктор»?)
— Такой девушке, как вы, надо выйти замуж и завести кучу прелестных детишек, как считаете?
— Прошу прощения, сэр, я не считаю медицину и материнство взаимоисключающими вещами.
— А зря, моя дорогая. Поверьте мне, это так! Женщина не может делать полновесную и действительно успешную карьеру на медицинском поприще, не нанося невосполнимого ущерба своей семье. А ведь вы этого не хотели бы, не так ли?
Лора так и не поняла, говорит ли он всерьез или просто ее испытывает.
— Я поняла вас, сэр…
— Отлично, отлично.
— И поэтому я никогда не выйду замуж, а всю свою жизнь посвящу медицине.
Доктор Шей взглянул поверх очков.
— Вы, конечно, шутите, мисс Кастельяно?
Это был решающий момент. Но ей для ответа понадобилась ничтожная доля секунды.
— Я полагала, что шутите вы, доктор Шей.
Он не нашелся что ответить. С минуту доктор сидел молча, перебирая какие-то бумаги, потом, выдавив улыбку, поднялся и сказал:
— Спасибо, что пришли, мисс Кастельяно.
Она вышла из кабинета, уверенная, что этот раунд остался за ней, но одновременно опасаясь, что один голос в свою поддержку она потеряла.
