— Это будет довольно грустно, — вполголоса сказал Уоррен.
— Ты о чем, Уор?
— О том, что на наших свадьбах не будет папы. Знаешь, я никак не могу свыкнуться с этой мыслью.
— Я тоже.
Прежде они были братьями. Теперь стали еще и друзьями.
— Какого лешего ты тут делаешь?
Веселый Кен Кэссиди, недавно получивший пост тренера баскетбольной команды Колумбийского университета, с изумлением воззрился на давно позабытого парня, стоящего сейчас в толпе новичков — кандидатов в команду.
— Я здесь на тех же основаниях, что и все остальные, мистер Кэссиди, сэр, — подчеркнуто официально ответил Барни.
— Вали отсюда, не отнимай у меня время!
— Сэр, мы с вами в Америке. Разве здесь не гарантируются всем равные права?
— Ладно, — вздохнул тот, — воспользуйся своим конституционным правом. Выйди вперед и кинь мяч в кольцо, после чего я выкину отсюда тебя.
В первой четверти Барни был единственным, кто забил мяч. А под щитом он так активно работал локтями, что со стороны был похож на осьминога.
К концу замешательство, в которое он поверг новобранцев, вызвало улыбку на лице невозмутимого тренера.
«А, какого черта! — подумал Кэссиди. — Возьму этого шута пятнадцатым. По крайней мере, на тренировках покажет остальным, что такое агрессивная игра».
Почувствовав себя свободным человеком, Барни теперь звонил Лоре не реже раза в неделю, как правило вечером. Она с нетерпением ждала февраля, когда в американском Кембридже должен был состояться матч команд Колумбийского и Гарвардского университетов.
— Кастельяно, — предупредил он, — твои малахольные гарвардские мальчики за всю жизнь такого злобного зверя не видали.
Всю дорогу, пока остальные игроки мирно спали в автобусе, Барни не сомкнул глаз, внутренне настраивая себя на неистовый бой.
В Гарвардском университетском клубе гостей с утра пораньше покормили специальным, плотным завтраком. До игры надо было убить еще четыре часа. Но у Барни были на этот счет свои планы. Бодрым шагом он добрался до станции метро «Гарвард-сквер», доехал до Парк-стрит, откуда на трамвае преодолел последние два квартала до Гарвардской школы медицины.
За пятнадцать минут до назначенного времени он уже стоял возле обшитого деревом кабинета доктора Стентона Веллеса, председателя приемной комиссии.
Гарвардская школа медицины имела репутацию заведения, куда попадают не просто самые сильные, но и самые бесстрашные[17]. Поэтому в оставшееся до собеседования время Барни перебирал в уме все возможные варианты ответа на неизбежный вопрос: «Почему вы решили стать врачом, мистер Ливингстон?»
— Потому что хочу утешать и лечить страждущих.
Нет, это слишком избито.
Тогда, может, так…
— Потому что ваши несравненные условия для научной работы позволят мне открыть новые лекарства, преодолеть новые рубежи. Как было с Джонасом Солком, сумевшим предотвратить будущие трагедии, подобные той, что случилась с маленькой Исабель.
Слишком высокомерно.
А может, иначе?
— Потому что это гарантированное продвижение вверх по социальной лестнице.
Это верно, но кто же в том признается?
Или даже так:
— Потому что хочу много зарабатывать.
(Могут принять за прямолинейность, а могут и прогнать как идиота.)
Нет, лучше так:
— Потому что для меня с детства был примером доктор Луис Кастельяно, и я всегда хотел быть таким неравнодушным человеком, как он.
И наконец:
— Потому что один бессердечный врач стал причиной смерти моего отца, и теперь я хочу утереть нос всем таким негодяям.
Два последних варианта, по крайней мере, абсолютно искренни. Но довольно ли этого, чтобы произвести благоприятное впечатление?
Его размышления прервал мужской голос:
— Мистер Ливингстон?
Барни поднял глаза. Перед ним стоял высокий, поджарый, интересный человек в костюме-тройке, в котором без труда можно было опознать творение «Брукс бразерс», размер 44. Барни вскочил на ноги.
— Так точно, сэр, — по-военному ответил он, чуть не отдав честь.
— Я — доктор Веллее. Спасибо, что взяли на себя труд приехать к нам. Пройдем в кабинет?
Барни вошел в кабинет, стены которого украшали бесчисленные дипломы и грамоты всевозможных обществ и ассоциаций (национальных, международных, королевских, и т. д., и т. п.). Не говоря уже о письмах, под которыми, казалось, стояли подписи всех президентов США, начиная с Джорджа Вашингтона.
Председатель приемной комиссии устроился за огромным столом красного дерева, а Барни сел в традиционное гарвардское кресло с прямой деревянной спинкой.
Наступило молчание, показавшееся ему вечностью. Барни слегка подался вперед, опершись руками на колени, как будто принял стойку для броска.
Наконец Веллее открыл рот и изрек:
— Как вы оцениваете свои шансы сегодня вечером?
Барни опешил. Что это за уловку решил применить этот тип? Как прикажете отвечать на такой вопрос? Вежливо сказать, что постарается продемонстрировать на площадке все, на что способен? Ответить, что надеется сбить спесь с гарвардских соколиков? Или сказать, что неэтично говорить о баскетболе, когда в мире столько болезней и страданий? Нет-нет, все не то.
— По-моему, шансы у нас есть, сэр, — вежливо сказал он.
Следующий вопрос оказался не менее неожиданным:
— Хотите, заключим пари?
Тут Барни окончательно растерялся. Он сказал:
— Пожалуй, нет. Представляете, как это будет выглядеть, если я проиграю и стану совать вам в руку десять баксов? Еще подумают, я вам взятку даю.
Веллее рассмеялся:
— А почему вы увлеклись баскетболом?
К этому моменту Барни утвердился в мысли, что его не рассматривают как серьезного кандидата на поступление.
— Потому что в Бруклине нет полей для поло, сэр.
Тот слегка улыбнулся:
— Гм… Никогда об этом не задумывался. — После этого он поднялся, протянул руку и сердечно произнес: — Рад был познакомиться, мистер Ливингстон.
— Но, сэр, вы так и не спросите меня, зачем я иду в медицинский.
— Мне показалось, вы достаточно красноречиво изложили это в своем заявлении. Меня оно глубоко тронуло. Уверен, вы будете рады услышать, что группа ученых из Гарвардской школы медицины продвигает в Законодательном собрании штата закон «Доброго самаритянина». Если его примут, врачи больше не будут бояться идти на помощь больному, потерявшему сознание, как было с вашим отцом. Жаль, что сегодня мне не удастся побывать на игре: нам предстоит званый обед с какими-то токийскими пожарными. Но в любом случае, мы с вами достаточно часто будем видеться в будущем году.
