— Решено. Завтра переедем в Париж и будем его осматривать.
Энн почувствовала, как поднимается настроение. Нельзя так, но поздно…
Лучше бы она так не думала. Но это правда.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Энн казалось, что Париж вряд ли будет интересен маленькому ребенку. Но она ошибалась.
Они приехали на такси в центр города и поселились в отеле настолько знаменитом, что ей с трудом верилось. Ари не мог дождаться, когда они пойдут гулять по городу.
Он был прав в своих ожиданиях. Метро, Эйфелева башня и подъем на нее, прогулка на пароходике по Сене, затем сад Тюильри и кафе на улице Риволи — все было грандиозно, все вызывало море восторга.
В кафе Ари с жадностью поедал мороженое, Энн пила кофе, отказавшись от аппетитных пирожных, от которых — к ее досаде — не отказался Никос.
— Зря вы не уступаете соблазнам, Энн, — пробормотал он, сверкнув глазами.
Энн сжала губы. Лучше бы он был таким, как на Соспирисе — придирался бы к ней, уничижительно отзывался о ее сестре, оскорблял ее бриллиантами. Он ведь совсем иной…
Зачем ему меняться?
Она здесь ради Ари, вот и все. И ничто не уничтожит яд, которым уже отравлены их отношения. Как бы Никос ни был хорош.
Однако вечером, когда Ари заснул — Энн жила в смежной с ребенком комнате, — в дверь номера тихо постучали.
— Можем пообедать внизу. Я заказал няню, она будет с Ари до нашего возвращения. И поскольку, Энн, это грандиозный отель, мы и обедать будем в грандиозном стиле, — он замолчал на мгновение, краткое, опасное мгновение. — Наденьте свое вечернее платье. Уверяю, вы не будете слишком нарядны.
Она должна была сослаться на головную боль, усталость, что угодно — чтобы избежать обеда с ним в ресторане знаменитого отеля в центре Парижа. Но не сделала этого.
Когда они шли к столику в ресторане, он, конечно, привлек все взгляды. Никос Теакис в смокинге — невозможно глаз отвести…
Что касается ее — она старалась не смотреть на него и в номере, и сейчас в ресторане. И не очень замечать на себе его восторженный взгляд. Причесываясь и накладывая грим, она помнила, что идет в самый роскошный ресторан Парижа с роскошным мужчиной. И, посмотрев в зеркало, удовлетворенно улыбнулась — усилия были не напрасны.
Еда соответствовала славе ресторана — потрясающе вкусно! И ошеломляюще красиво. Она наслаждалась.
Никос смотрел на нее с веселым изумлением, но когда она подняла глаза, выражение его лица изменилось.
Он отпивал вино из бокала.
— Итак, чем мы займемся завтра, Энн?
— Метро в любом направлении… Ари будет счастлив, — улыбнулась Энн, довольная тем, что можно перейти на разговор об Ари.
А это гораздо безопасней, чем чувствовать на себе взгляд красивых, затененных длинными ресницами глаз.
— Надеюсь, он не понял, что на метро можно приехать в парк с аттракционами.
— Рай для Ари. Эти каникулы — восторг для него. Любой малыш был бы счастлив.
На миг в ее глазах мелькнула тень. Мимолетно, но Никос успел заметить.
— Что такое? — спросил он.
Она улыбнулась немного печально:
— Ари не знает, какой он счастливый по сравнению со многими другими детьми.
Лицо Никоса помрачнело.
— Да, если говорить о материальной стороне. Но у него нет родителей.
— У многих детей нет ни семьи, ни денег, и о них некому заботиться. Все же, надеюсь, никто ни на секунду не позавидует тому счастью, которое у него есть. И он нисколько не избалован — ни в малейшей степени.
— Нет-нет. Нисколько. Мы стараемся. Я, мама, Тина — мы все делаем, чтобы он не стал капризным надоедливым ребенком.
— Никогда не будет! Он ангельское дитя! — с жаром воскликнула Энн.
— О, заговорила слепо любящая тетка! Это ведь так, Энн? Ведь не шоу для меня? Вы действительно его любите.
— Это так удивительно? — насмешливо спросила она.
— Возможно, нет, — с непонятным выражением лица ответил Никос.
Он сказал это в раздумье. Не может поверить, что она по-настоящему любит племянника, которого продала.
Неожиданно, неизвестно почему, ей захотелось развеять впечатление о себе как о бессердечной, корыстной женщине.
— Я думаю, вы полюбили Ари за это время, — медленно проговорил Никос. — Вы были с ним на Соспирисе, потом здесь, изо дня в день. Именно сейчас, когда он не крохотный ребенок, не нагрузка и обуза, которую обрушила на вас смерть вашей сестры, и не непосильная ответственность, от которой нельзя уклониться.
Он задумчиво смотрел на нее все с тем же непонятным выражением на лице, и она не перебивала, хотя ей хотелось закричать, что он ошибается, ошибается. Никогда Ари не был для нее нагрузкой и обузой, он был самым бесценным сокровищем, отдавая его, она отрывала кусок себя, и все кровоточило, все так страшно болело…
А Никос продолжал говорить, тихо и мрачно, и глаза ее все шире и шире раскрывались в удивлении.
— В тот вечер, четыре года назад, я пришел к вам прямо с самолета. Я был в ужасном горе. Смерть Андреаса — единственное, что кричало и стонало во мне. И еще был страх. Да, Энн, страх. И гнев. Гнев и злость. Не на вашу сестру — за то, что она захватила моего брата. На самого себя. Потому что… — он перевел дыхание, видно было, как труден ему этот разговор. — Именно я ручался, что Ари не сын Андреаса, я не верил Карле. И только из-за меня Ари оказался незаконнорожденным сыном моего покойного брата. Я настаивал на тесте ДНК. Знаете, я боялся вас.
— Меня? — Энн не могла этому поверить.
— Вас, Энн, вас. Грязнулю из мрачной лачуги, державшей на руках ребенка, в котором я отчаянно, безумно нуждался и которого вы могли мне не дать, — он снова перевел дыхание. — Вы знали, какая сила была в ваших руках? Тогда, когда я пришел за Ари?
— Что знала? — невыразительно спросила Энн.
— Что могли требовать огромный выкуп! Бог мой, у вас были все права на сына моего брата. После гибели вашей сестры вы стали легальным опекуном Ари. Узнав, что я хочу взять его, вы в тот же момент приобрели неограниченную власть надо мной. Если бы Андреас и Карла были женаты, я легко отобрал бы мальчика. Любой суд на свете решил бы дело в мою пользу. Но как опекун Ари вы держали в руках все карты.
В глазах девушки отражалось недоверие. Он коротко рассмеялся.
— У меня было единственное оружие — деньги. Вы могли расхохотаться мне в лицо, заставить меня умолять вас. Вы ведь не отвечали за поступки сестры, я это понимал. И все же моя злость на нее и страх перед вами, ваша власть надо мной — все это перешло в ненависть к вам. Я вас возненавидел заочно, — он прикрыл на мгновение глаза. — Но неожиданно все оказалось легко. Я увидел женщину очень молодую, очень бедную, для которой было достаточно жалких грошей.
