— Что?
Энн рассеянно взяла бокал и сделала несколько глотков. Ей это было необходимо.
— Последнее место было для меня очень хорошим. Я там была счастливее всего. Приемная мать была очень доброй, я ее любила. Приемный отец… — она снова замолчала и снова глотнула вина.
— Приемный отец?.. — снова подсказал Никос.
Что-то появилось в ее глазах. Горькое и острое. Как лезвие. Он хочет знать? Ладно, пусть знает.
— Приемный отец был хорош… со мной, — она резко вдохнула, как будто что-то сжимало горло. — Потому что я была мала для него. Он любил девочек-подростков, таких как Карла.
Никос застыл.
— Вы хотите сказать?.. — медленно выговорил он.
— Да, — это все, что она могла ответить.
— Но ведь за вами же следили социальные работники, раз вы были под государственной опекой. Почему же ваша сестра?..
Энн немигающим взглядом смотрела в пространство:
— Карла им не говорила. Она знала, что я в этой семье счастлива. И ради меня… сносила… это. Не хотела, чтобы нас снова передавали куда-то. И нас могли бы разлучить. Так часто бывает, когда братьев и сестер отдают в семьи, потому что редко берут двоих. Она думала, что мы хотя бы вместе, а это… вытерпит. И терпела. Два года. Когда ей исполнилось шестнадцать, она ушла. Вылетела, как из ада. Но, уходя, сказала нашему приемному отцу, что будет зорко следить за мной, и если он хоть пальцем меня тронет — я ведь была уже в любимом им возрасте, — она засадит его в тюрьму. Он меня не трогал, и я не знала, что пережила Карла. Узнала тогда, когда выросла и могла уйти. Карла сообщила социальным работникам и в полицию, и этого человека засудили. Чтобы он не мог терзать других девочек, которых они брали в семью.
— А его жена?..
— Она не знала. Действительно не знала. На суде, когда мы давали показания, она выглядела совсем уничтоженной, чувствовала себя преступницей, потому что была слепа, ни о чем не догадывалась. Ее страшно мучила вина перед детьми, которых ей поручили.
Никос молчал. Энн молча ела.
— Я не знал… — В этот момент любые слова звучали неуместно.
— Почему вы должны были знать? Если прибегать к распространенной психологии, можно сказать, что из-за этого подлеца Карла решила использовать мужчин. Что она и делала. Оправдывает это ее? Не знаю.
— Возможно, это многое объясняет, — очень медленно сказал Никос.
— Возможно. А может быть, ей хотелось иметь всего побольше. Мы не бедствовали в этих семьях, но ничего своего у нас не было. Может быть, Карле хотелось роскошной жизни, и получить ее простым способом.
Никос молча смотрел на Энн. В голове был сумбур. Ожили воспоминания. Четыре года назад он стоял в мрачной квартире Энн Тернер и думал только о том, что это ужасное место совершенно не подходит для сына его брата и что надо поскорее вытащить его оттуда. Теперь, внутренним взглядом он видел это по-другому. Место, где Энн вынуждена жить. Ветхое жилье, потертая мебель, примитивная кухня, изношенные ковры, ободранные обои — красноречивые свидетельства нищеты.
Ничего удивительного, что ей хотелось из нее вырваться…
Если бы я был так беден, как она, сделал бы это — продал бы Ари за миллион?
Да что он знает о бедности? Он был рожден безмерно богатым, с огромными привилегиями. Каково оно — жить в таком месте? Когда твой мир ограничен такими условиями? Безотрадно, бесперспективно, тускло, убого.
И вдруг кто-то предлагает тебе миллион фунтов…
И ты можешь вкусить роскошь, и легким способом…
Энн закончила есть, отложила вилку и нож и подняла голову.
— Сервировать второе блюдо? — ее голос звучал спокойно и твердо, как будто она не говорила только, что о том, какая трагедия случилась с ее сестрой в таком ранимом подростковом возрасте.
— Да, спасибо, — кивнул Никос.
Энн убрала использованные тарелки на маленький столик, перенесла оттуда следующие блюда. Никос помогал, снимал крышки, наливал вино. Он чувствовал себя неуверенно, неловко, был в смятении. Все очень усложнилось.
Они вновь уселись и продолжили обед.
— Осталось несколько аттракционов, которые понравятся Ари. Если вам надоело, я одна могу свозить его.
— Что вы, мне так нравится видеть его восторг.
Он специально говорил легким тоном. Понятно, Энн хотела сменить тему, и он понимал почему. И хотя они продолжали таким же легким тоном говорить об Ари, его не оставляли тяжелые мысли. Они как камни ворочались в голове. Энн, ее сестра…
Он думал о том, что узнал о Карле Тернер. Защищая покой и радость сестры, она жертвовала собой, отдаваясь извращенцу, использовавшему вверенных ему детей. Может быть, от этого ужаса и получилась такая женщина?
А Энн? Что он знал о ней? Что она взяла у него деньги, чтобы избавиться от бедности?
Невозможно уйти от этих мыслей. Они теснились в голове, пока он обедал с женщиной, которую безумно желал и одновременно презирал.
На следующий день они второй раз побывали в парке с аттракционами, плавали в бассейне отеля, смотрели небольшое представление в цирке. Дальше последовал день в другом парке, там был параде иллюминацией. Вернувшись в номер, Ари заснул, едва коснувшись подушки.
Энн нежно целовала спящего ребенка, стараясь не давать воли чувствам. Последний день. Завтра она вернется в Лондон.
Покинет Ари.
Покинет Никоса…
— Приходите, выпьем кофе, — услышала она голос у двери.
Энн выпрямилась. Что ж, это последний вечер с ним. Чувство утраты было мучительно, хотя она внутренне ругала себя за то, что позволяет себе переживать.
— Как вы думаете, Ари насытился аттракционами? — Никос с чашкой кофе вальяжно сидел в кресле.
— Сейчас — да. Но как только вернемся домой, начнет спрашивать, когда вы снова привезете его сюда. — Энн употребила все силы, чтобы ее голос не звучал тоскливо.
Он засмеялся, Энн отвернулась. Слишком больно. Это надо побороть. Завтра, в такое же время, она будет в Лондоне, в своей собственной жизни. Это надо помнить.
И то, что Никос Теакис думает о ней…
— Возможно, в будущем году. А завтра хочу побывать в центре Парижа. Скажите, вы знаете Париж?
— Я здесь первый раз, — покачала головой девушка.
— Первый раз? — удивился он, словно это очень странно. — Мне доставит огромное удовольствие показать город вам и Ари.
— Мне лучше улететь дневным рейсом. Я не хочу поздно приезжать, — с заминкой сказала она.
— Каникулы Ари еще не кончились, и вы пока не можете бросить его, — он странно посмотрел на Энн.
— Я не имела в виду, что хочу его бросить, — слабо защищалась Энн.
