он не побоялся, мне об этом написал.
«Дорогой Владимир, прочитал “Полководца” и не могу не написать о своем добром и благодарном чувстве. Удивительная работа! Она исподволь, в силу особых свойств правды, исторической истины решает разом очень много задач. Даже мы, прошедшие войну, как-то скользили памятью, исторической мыслью мимо Кавказа; он был, отмечался в сознании, но не обретал той грозной реальности, неотвратимости и гордого ощущения истинной трагедии и выдающейся победы, не уступающей другим победам — под Москвой, под Сталинградом или Курском.
Пожалуй, что чрезмерный крик, поднятый вокруг “Малой земли” — славного достойнейшего эпизода войны, только смазал всю эпическую картину битвы за Кавказ, спутал масштабы (вот эту фразу я бы хотел подчеркнуть и напомнить читателям, что она написана еще при жизни автора «Малой земли» и в то время, когда все газеты и журналы были полны превозносительных рецензий об этом творении. — В.К.).
Теперь вся почти немыслимая панорама от Полярного до подступов к Баку сложилась, и представление мое о военном театре стало полным. И сделал ты это точно, отлично, с опорой на действующих лиц “драмы” без паясничанья в адрес Гитлера и его генералов, без того фельдфебельского уничижения, которое оборачивалось и умалением исторического подвига нашей армии.
Как-то тебе удался тон — спокойный, доказательный, без “посвиста”, тон — во всем, что касается Сталина, Ворошилова, трудных тем и т. д. И многое оказалось возможным из того, что казалось невозможным. И разгадка тут, я думаю, не только в самом спокойном тоне. Все сложности ложатся на судьбу и характер Петрова, а он так привлекателен и значителен в своей человеческой и гражданской сущности, что с ним не может быть связано никакой нечистоты. Тут правда, только правда, а ее надо выслушать.
Вся публикация — внутри, в ее капиллярах и сосудах — проникнута духом братства, интернационализма. Запад — благожелательный к нам в годы войны, конечно, писал в газетных шапках: "Русские нанесли удар”, *Русские наступают”, “Русские побеждают” и т. д. И мы тоже привыкли к этой формуле, к тому, что русские здесь синоним Советского Союза, советского народа. Но как важно рассказать о том, что дрались мы одной семьей, все вместе, и кровь пролили все народы страны. (Я сам понял это вполне однажды в Таджикистане, в горном кишлаке, увидев гранитную плиту с десятками имен павших. — В.К.) Кавказ позволил тебе вполне выразить эту важную тему, и сделал ты это сильно; от души.
Много, много добра в этой твоей документальной прозе, а в сущности — в исповеди и в признании любви к Петрову, которого полюбили и мы. Сила документальной прозы велика. В уходящем году мы убедились в этом, читая Крона, тебя и Юрия Казакова, такого неожиданного и прекрасного в его любви к Вылко.
От души желаю тебе доброго славного года впереди, а за ним долгой череды лет, душевной крепости и славной работы за столом.
Обнимаю, твой Саша Борщаговский.
27.12.1983 года».
Наверное, читатели уже подумали о том, что автору пора бы привести и обещанные критические замечания в адрес «Полководца».
Я не забыл это обещание. Их было немало. Были даже не только критика, но, я бы сказал, и злопыхательство, вроде того:
«…жаль, что ты, Карпов, не погиб в лагере, тогда бы не появилась эта книга».
Не всем правда, написанная в «Полководце», пришлась по нутру. Я отношу подобные пожелания в адрес тех, кто, наверное, стоял на вышках лагерного ограждения или же «обслуживал» меня в тюремных камерах, когда я числился «врагом народа». Я не могу их письма отнести к критике. А вот серьезные критические замечания человека, разбирающегося в литературе, компетентного как в делах исторических, так и военных, я ниже привожу.
21 декабря 1987 года в Отделении истории Академии наук СССР состоялась беседа историков и писателей на тему «Великая Отечественная война: факт и документ в исторических исследованиях и художественной литературе». В дискуссии приняли участие видные ученые-историки и известные писатели.
Входе дискуссии не раз заходил разговор о моей повести «Полководец». Доктор исторических наук В.А. Анфилов (заведующий кафедрой истории СССР Московского государственного института международных отношений) сказал следующее:
«..хочу сказать несколько слов о его повести "Полководец ”. Возможно, что-то из этого он учтет в работе над новым произведением. В заметках критика, опубликованных в "Правде” 17 февраля 1985 г., А. Бочаров пишет: "В. Карпов выступает в повести в трех ипостасях — как профессиональный военный, которому отлично ведом любой воинский маневр, как добросовестный документалист, изучивший многие сотни различных источников, и как писатель, имеющий свою художественную концепцию воинской судьбы Петрова”. Не компетентен судить о "третьей ипостаси” В. Карпова, но что касается первых двух, я, бывший старший научный сотрудник Военно-исторического отдела Генерального штаба, затем старший преподаватель кафедры истории войны и военного искусства Военной академии Генерального штаба и автор нескольких книг о Великой Отечественной войне, в течение длительного времени работавший с архивными документами, сказал бы гораздо скромнее. Не обнаружил я в повести многие сотни различных источников. Она написана в основном на военно-исторической и мемуарной литературе. Повесть пестрит выписками из книг и статей, а автор, подобно председательствующему на симпозиуме или конференции, заявляет: 'Теперь я хочу предоставить слово К.М. Симонову” (или Жукову, Коневу, Штеменко, Москаленко, Полевому и многим другим). Причем цитаты достигают полутора-двух страниц. По-видимому, они-то и послужили основанием автору отнести свое произведение к жанру “документальной повести ”.
В книге говорится о многих событиях, к которым герой повествования не имел никакого отношения. Здесь и переписка Сталина с Черчиллем, и действия союзных войск, и контрнаступление немцев в Арденнах, которое автор почему-то называет контрударом”, хотя это далеко не одно и то же (“Новый мир”, 1984, № 8, с. 79), и многое другое.
В то же время в повести нет достаточного материала, характеризующего полководческую и штабную деятельность замечательного советского военачальника”».
Мне кажется, ученый должен читать то, о чем он высказывается, более внимательно. В первых вступительных словах в повести я сказал:
«Мне хочется пройти вместе с Петровым через многие этапы ВОВ. И ответить для самого себя… а может быть, и для истории…».
И т. д. Все события сопровождаются моими комментариями и суждениями. Это так задумано. Мой стиль. Что же касается моих личных биографических строк, то все они имеют прямое отношение к Петрову: мои встречи, беседы с ним, какое-то влияние Ивана Ефимовича на мою судьбу. Таких строк не более
