Ознакомительная версия. Доступно 56 страниц из 277
просил его тоже приехать не откладывая.
Кишен Чанд сказал, что, по его мнению, у госпожи Капур паралич лицевого нерва, и велел ей лежать плашмя, добавив, что это очень далеко от его области медицины.
Около семи часов вернулись Вина с отцом. Госпожа Капур пыталась говорить, но все так же неотчетливо.
– Ты говоришь о Мане? – спросил муж.
Она помотала головой. В конце концов они поняли, что она хочет есть. Она пыталась справиться с супом. Несколько ложек она проглотила, остальное выплеснулось обратно с кашлем. Ей предложили дал с рисом. Взяв порцию в рот, она пожевала и попросила у Вины еще. Но выяснилось, что она не глотает пищу, а держит ее во рту. Сколько-то проглотить удалось, лишь запивая крошечными глотками воды.
Примерно через полчаса приехал доктор Джайн. Тщательно осмотрев госпожу Капур, он поставил диагноз:
– М-да… дело серьезное. Боюсь, у нее затронуты седьмой, десятый и двенадцатый нервы.
– И чем это опасно? – спросил Махеш Капур, выслушав диагноз.
– Видите ли, – ответил доктор Джайн, – эти нервы связаны с основной частью мозга. Боюсь, больная может потерять способность глотать. Или последует второй удар, и он будет смертельным. Я советую немедленно положить ее в больницу.
Услыхав о больнице, госпожа Капур бурно воспротивилась. Говорила она неразборчиво, чувства ее были притуплены, но никто не сомневался, что она против: мол, если уж ей предстоит умереть, она хочет умереть дома. Вина разобрала слова «Сундара Канда». Ее мать хотела, чтобы ей прочитали вслух ее любимую часть «Рамаяны».
– «Умереть»! – сердито фыркнул ее муж. – Не придумывай. Об этом нет и речи.
Но госпожа Капур впервые за все годы их совместной жизни поступила по-своему и в ту же ночь умерла.
17.26
Вина спала в комнате госпожи Капур и услышала среди ночи, как та вскрикнула от боли. Включив свет, она увидела, что лицо матери искажено, а тело корчится от сильного спазма. Вина побежала будить отца. Вслед за ним на ноги поднялся весь дом. Позвонили Прану и врачам, а также соседям Кедарната, попросив их передать ему, чтобы он срочно приезжал. Пран сознавал, насколько это серьезно, и сказал Савите, Лате и госпоже Рупе Мере, что, судя по всему, его мать умирает. Они приехали вместе с ним в Прем-Нивас. Савита взяла с собой и Уму, чтобы показать ее бабушке, если та выразит такое желание.
Спустя полчаса все собрались у постели умирающей. Бхаскару было не по себе. Он спросил мать, неужели нани действительно умирает, и та ответила в слезах, что, по-видимому, да, хотя все в руках божьих. Врач сказал, что медицина здесь бессильна. Госпожа Капур попросила невнятными звуками и жестами подвести Бхаскара поближе, затем – чтобы ее переложили с постели на пол. Все женщины при этом заплакали. Махеш Капур глядел на успокоившееся лицо жены с любовью и обидой. Он был расстроен, разочарован и даже рассержен, словно жена специально подвела его. Зажгли маленькую грязевую лампу и поставили ей на ладонь. Рупа Мера прочла вслух отрывок из «Гиты»; текст от лица Рамы читала старая госпожа Тандон. После этого госпожа Капур произнесла какое-то слово, начинавшееся с «ма…». Возможно, она имела в виду свою мать, давно умершую, или младшего сына, которого не было рядом. Она закрыла глаза. Две слезинки выступили в углах ее глаз, но лицо было спокойным. Спустя еще какое-то время – примерно в тот час, когда она обычно просыпалась, – она умерла.
Утром через дом прошла длинная цепь посетителей, желавших отдать умершей дань памяти. Среди них было много коллег Махеша Капура, которые, независимо от их взаимоотношений с самим Махешем, относились с исключительной теплотой к этой достойной, добросердечной и отзывчивой женщине. Они знали ее как спокойную, уравновешенную жену, вечно чем-то занятую, как неутомимую и гостеприимную хозяйку дома, чье добродушие часто компенсировало резкость ее супруга.
И вот она лежала на разостланной поверх половиц простыне с ватными тампонами во рту и в ноздрях и подвязанной бинтом нижней челюстью. Она была одета во все красное, как на свадьбе много лет назад, а вдоль пробора на голове был нанесен сундур. Чаша с фимиамом у ее ног источала благовоние. Все женщины, включая Савиту и Лату, сидели рядом с телом. Некоторые плакали, и госпожа Рупа Мера, естественно, не отставала.
Сняв у порога туфли, вошел С. С. Шарма. Голова его слегка тряслась. Он произнес несколько сочувственных фраз, сложив руки, и ушел. Прийя выразила соболезнование Вине. Ее отец Л. Н. Агарвал отозвал в сторону Прана и спросил:
– Когда кремация?
– Завтра в одиннадцать на гхате.
– А ваш брат?
Пран только покачал головой. На его глаза навернулись слезы.
Министр внутренних дел попросил разрешения позвонить по телефону и набрал номер комиссара полиции. Услыхав, что Мана должны перевести в этот день из полицейского участка в городскую тюрьму, он сказал:
– Распорядитесь, чтобы это сделали с утра и провезли его мимо кремационных гхатов. Его брат подъедет к отделению полиции и будет сопровождать заключенного. Наручники не надевайте – бежать он не попытается. Постарайтесь закончить со всеми необходимыми формальностями часам к десяти.
– Будет сделано, министр-сахиб, – ответил комиссар.
Л. Н. Агарвал хотел положить трубку, но тут ему в голову пришла еще одна мысль.
– И передайте начальнику участка, чтобы на всякий случай наготове был парикмахер, но заключенному ничего не рассказывайте. Его брат все объяснит.
Но когда Пран подошел к камере Мана, ему не пришлось ничего объяснять. Увидев обритую голову брата, Ман все понял. Он стал громко рыдать без слез и биться головой о тюремную решетку. Полисмен с ключами был изумлен, видя столь неожиданный взрыв чувств; младший инспектор схватил у него ключи и выпустил Мана из камеры. Тот бросился к брату в объятия, издавая жуткие нечеловеческие стоны.
Пран долго успокаивал брата мягким тоном, и в конце концов Ман затих.
– Мне сказали, что у вас есть парикмахер, который может побрить брату голову, – повернулся Пран к инспектору. – Мы поедем отсюда к гхатам.
Инспектор объяснил извиняющимся тоном, что с этим возникла проблема. В тюрьму должны были пригласить кассира железнодорожного вокзала, чтобы он опознал Мана среди нескольких представленных ему человек, и поэтому инспектор не мог позволить Ману брить голову.
– Нелепость какая-то, – сказал Пран, глядя инспектору в усы и думая, что его тоже не мешало бы постричь. – Министр внутренних дел при мне говорил…
– Я разговаривал с комиссаром об этом десять минут назад, – отрезал инспектор. Было ясно, что комиссар значит для него куда больше, чем даже премьер-министр.
Они подъехали к гхату около одиннадцати. Полицейский остался чуть в стороне. Солнце
Ознакомительная версия. Доступно 56 страниц из 277
