– Похоже на то, – кивнула Агата. – Укусы на руке выглядят устрашающе.
Из-за стены послышался приглушенный звук, высокий и резкий, словно крик о помощи. Нэнси вскочила на ноги и распахнула дверь, Агата следовала за ней по пятам.
Кэтрин лежала на боку, замотанная в простыню, с мокрым от пота лицом. Услышав скрип двери, она замахала руками.
– Убирайтесь! Оставьте меня в покое!
Она перекатилась на другой бок, потянув за собой простыни.
– Кэтрин… – Агата склонилась над ней. – Вы слышите меня?
– У него пистолет!
Нэнси испуганно охнула.
– Она бредит, да?
Агата кивнула.
– Намочите полотенце, пожалуйста.
Нэнси открыла шкафчик с раковиной, пока Агата держала голову больной.
– Зачем он ему сказал, дурак безмозглый! – Кэтрин повысила голос. – Все равно что сам спустил курок!
– Все будет хорошо, только лежите смирно…
Нэнси протянула Агате мокрое полотенце и встретилась с ней взглядом.
– О чем это она?
Та приложила палец к губам.
– Такой шок… Никто не смог бы… – Кэтрин мотнула головой, сбрасывая полотенце.
– Нужен врач, – прошептала Нэнси. – Я позвоню?
Агата покачала головой.
– Врач ничем особо не поможет. Во время войны мне приходилось иметь дело с инфицированными ранами – тут практически то же самое: организм должен справиться с лихорадкой. Нам остается лишь наблюдать и пытаться сбить температуру.
– Тогда будем дежурить по очереди, – решила Нэнси.
– Разве вы не понимаете? – Кэтрин вдруг села на постели, широко открыв глаза. – Они говорят – ваш муж умер!
Она схватила Агату за воротник блузки, выкручивая ткань между пальцами.
– Он сделал это у подножия пирамид, словно принес жертву…
* * *
Следующие несколько часов Агата с Нэнси тихо перемещались из одного купе в другое, совсем как монахини ордена со строгим уставом. Нэнси велела проводнику не стучать в двери до утра. На ужин он принес им жаркое в мисках – жидкий суп с невнятными кусками мяса; Кэтрин оказалась права насчет качества еды.
Слава богу, что у них есть пахлава, думала Нэнси. Даже мятые и раскрошившиеся, божественные кубики просто таяли на языке.
Над Мраморным морем садилось солнце. Прибрежную линию усыпали небольшие островки; в угасающем свете они походили на серые холмики, словно стая китов нежилась в воде. Поезд свернул влево, удаляясь от побережья, и принялся карабкаться по горному серпантину.
Нэнси прислушалась. Никаких посторонних звуков, лишь отдаленное пыхтение паровоза да ритмичный перестук колес. Должно быть, Кэтрин еще спала.
Обрывки ее лихорадочной речи рассыпались в голове, как бусины с порванного ожерелья. «У него пистолет»… «Зачем он ему сказал, дурак безмозглый»… «Они говорят – ваш муж умер»… «Он сделал это у подножия пирамид»… Что произошло? Неужели муж Кэтрин покончил с собой? Мысль о том, что кто-то осуществил ее робкую попытку, парализовала своей неотвратимостью. Что же ему такого сказали, ради всего святого?! Интересно, насколько Агата в курсе личной жизни соседки? Может, та успела излить ей душу, как и она сама?
Когда поезд окутала темнота, Нэнси сменила Агату у постели больной.
– За последние полчаса ей стало немного легче, – прошептала Агата. – Все так же беспокойна, но уже потише.
Нэнси села на освободившийся, еще теплый стул. Они договорились дежурить по три часа, а в перерывах дремали в соседнем купе. Агата выглядела измученной, и Нэнси решила ее не будить – высидеть до утра, если получится.
Ночь тянулась бесконечно. Она потеряла счет времени в беспрестанном хождении туда-сюда с мокрым полотенцем и одеколоном. Жар быстро осушал ткань, распространяя запах лаванды; от этого клонило в сон, но она мужественно держалась, листая заранее припасенный «Вог». Разглядывая лица моделей, Нэнси не могла поверить, что когда-то была частью этого мира.
Мысль о будущем пугала. Жизнь в чужом городе с ребенком на руках… Нэнси осознавала, что, принимая предложение новой подруги, всего лишь хватается за соломинку. Сколько еще она сможет прятать изменения, происходящие с телом? Что скажет эта добрая женщина, когда узнает правду? Нэнси отложила журнал и медленно провела руками по животу. Да, разница есть, особенно когда сидишь. Одежда все еще впору, однако в Багдаде придется хитрить, чтобы скрыть свое положение как можно дольше. Никто в здравом уме не возьмет секретаршу на шестом месяце беременности. Нужно постараться найти какую-нибудь другую должность, заработать на квартиру и няню, но до того придется играть роль сбежавшей жены.
Поезд уносил ее все дальше и дальше от отца ребенка. Наверное, тот уже в Лондоне. Нэнси знала улицу, на которой он живет, ходила мимо дома, мучая себя. Жена, маленькая дочь… Она ускоряла шаг, боясь ненароком увидеть в окне ребенка. Уже тогда она понимала – еще до того, как ее собственный ребенок дал о себе знать – что если увидит его дочь, то никогда не осмелится написать ему то письмо, умоляя поехать с ней в Багдад…
– Умираю, как пить хочется! – Кэтрин внезапно села на постели, полотенце соскользнуло на пол. – Можно мне стакан воды?
– Да, конечно! – Нэнси вскочила на ноги. – Вам уже лучше? Мы так волновались…
– Правда? – Кэтрин поежилась, натягивая простыню поверх шелковой сорочки, отделанной кружевом.
– Мы дежурили по очереди.
– Ах вы мои милые! Неужели я была так плоха?
– У вас был жар – наверное, от укусов.
– Чертовы клопы! – Кэтрин разглядывала свою руку. – Долго я спала? Который час?
Нэнси глянула на часы.
– Без десяти шесть.
Кэтрин озадаченно моргнула и потянулась к шторам.
– Господи, уже светает! Какой сегодня день? Где мы вообще?
– По-моему, еще в Турции. Мы уже давно нигде не останавливались. И кстати, сегодня воскресенье.
Кэтрин прижала руку ко лбу.
– Я как-то странно себя чувствую… Голова кружится. Пожалуй, надо поесть, только сил нет.
– Может, попробуете немножко винограда?
Кэтрин медленно кивнула.
– Разве что одну штучку…
Нэнси отщипнула ягодку, разрезала пополам и удалила косточки.
– Подержите сперва во рту, вдруг начнет тошнить.
Кэтрин сделала как велено и через пару секунд проглотила ягоду.
– М-м-м, вкусно. Можно еще одну?
В дверях появилась Агата.
– Выглядите куда лучше, – сказала она. – Простите, Нэнси, я, должно быть, не услышала будильник.
– Ничего страшного – я решила, что вам необходимо как следует выспаться после той ночи.
