– Если тебе от этого легче, я почти не сомневаюсь, что вскоре не смогу тебя и на дух переносить.
Матильда нахмурилась:
– Ты мне кое-кого напоминаешь.
– Уверена, какую-нибудь неподражаемую девушку. Которую никто в целом мире не понимал.
– Одну чокнутую. – Матильда заглянула в зал. – Ты знаешь, почему мы не устраивали приёмов в этом доме целых десять месяцев, Брокколи?
Я кивнула:
– Об этом писали во всех газетах. Твоя двоюродная сестра Ребекка трагически погибла.
Матильда развязала и снова завязала ленту в волосах. Её карие глаза сверкнули.
– Она вся сморщилась и иссохла прямо у нас на глазах. И умерла. По крайней мере, мне так кажется.
– У тебя есть сомнения? – мягко спросила я.
– Конечно, нет. – Матильда снова ожгла меня сердитым взглядом. – Идём, Брокколи, я покажу тебе настоящий дурдом.
Матильда отперла дверь и жестом предложила мне зайти. В комнате всё было так, как я помнила, однако у меня вырвался тихий возглас изумления. Аккуратно прибранная спальня, бронзовая кровать – и целый загадочный лабиринт часов. Часы занимали всю поверхность стен, пола, столов и комодов. Часы медные и серебряные, с кукушкой и дорожные. Все они тикали строго в унисон, и казалось, в комнате бьётся сердце.
– Потрясает, верно, Брокколи? – спросила Матильда.
Я испытывала вовсе не потрясение. Мной овладела печаль. Я думала о том, как в эти самые минуты моя подруга страдает во Дворце Проспы. В доме, где нет надежды, как она мне сказала. Я не знала, какие именно ужасы там творятся, знала только, что жизнь тех, кого звали Панацеями, была настоящим кошмаром. Исцеляя жителей Проспы, поражённых болезнью под названием Тень, они с каждым разом таяли, истончались, и наконец от них не оставалось ничего.
– Чья это комната? – спросила я.
– Моей двоюродной сестры, – сказала Матильда.
– А часы?
– Был у неё какой-то глупый заскок насчёт часов и её мамы. – Матильда прошла среди расставленных по полу часов к окну. – Но этот дом вообще странный. И странные дела тут творятся.
– Как интересно! – Я кашлянула. – Какие, например?
– Точно не знаю. – Она смотрела на парк за окном. – Но у меня есть кое-какие подозрения.
Я задумалась, участвует ли Матильда в заговоре против Анастасии. В конце концов, кто, как не она, помогла леди Элизабет заманить меня в Лэшвуд? Без сомнения, эта девица была способна на обман и предательство. Но пока всё выглядело так, будто она не меньше моего стремится понять, что творится в Баттерфилд-парке.
– Бабушка ненавидит часы, – сказала Матильда. – Но после смерти моей кузины она велела запереть эту комнату, чтобы всё оставалось как есть. – Матильда подошла ко мне. – И тут правда всё точно так же, как было при жизни кузины.
Я знала, что это не вполне правда. После трагических событий в день предыдущего бала в комнате Ребекки царили хаос и разрушение. Часы были разбросаны где попало. Хуже того, они тикали уже не в унисон, совершенно разладившись. Но кто-то, как видно, привёл их в порядок, чтобы часы снова бились в такт, как при жизни Ребекки. Что наводило на интересные мысли.
– Кто-то постоянно заводит все эти часы, – сказала я. – Это ты делаешь, дорогая?
Матильда протянула руку и погладила золотые дорожные часы на столе. На её хорошеньком личике отразилась печаль. Но лишь на мгновение.
– Не говори глупости, Брокколи. – Она резко повернулась. – Мне наскучило тут. Идём.
Вскоре после обеда Матильде надоело моё незабываемое общество – она пробормотала что-то насчёт того, что моя болтливость до добра не доведёт. Вновь предоставленная самой себе, я вернулась в бальный зал. Он был не заперт и восхитительно пуст. Я скользнула внутрь и прикрыла за собой дверь. Через весь зал строго посередине тянулись обеденные столы. Обогнув их, я подошла к стене с зеркалами. Все зеркала были в позолоченных рамах, а между каждыми тремя зеркалами висели канделябры, оплетённые золотой лозой.
Я начала от торцовой стены и пошла вдоль зеркал, ощупывая и толкая каждое в поисках тайного хода. Или дверной ручки. Добилась я немногого. Зеркала висели на стене как влитые. Никаких признаков тайного хода так и не обнаружилось. Не желая сдаваться, я быстро вернулась и начала всё сначала.
– Мисс Брокколи?
Я подпрыгнула от неожиданности. У дальнего края столов стояла леди Элизабет. Вот ведь странно: я ведь была на другом конце зала, в нескольких шагах от дверей, и двери оставались закрытыми. Не услышать, как она вошла, я бы не могла.
– Что вы тут делаете, мисс Брокколи? – спросила леди Элизабет.
– Просто любуюсь вашим блистательным бальным залом. Но, со своей стороны, не могу не поинтересоваться, леди Элизабет: а как вы сюда попали?
– Если вы опасаетесь, что я прилетела на метле, то могу вас успокоить: ничего подобного я не делала, – огрызнулась она.
– Что вы, у меня и в мыслях не было! – сказала я, подходя к ней поближе. – Разумеется, вы не из тех ведьм, что летают на метле.
Она фыркнула:
– Это что, такие комплименты принято теперь говорить в Индии?
– О да. Последний писк моды. – Я остановилась в нескольких шагах от старухи. – Однако я всё же не могу понять, как вы очутились тут, ведь я стояла у самой двери.
При мысли о том, что Анастасия где-то рядом, меня охватило страшное волнение. Мне хотелось выкрикивать её имя и колотить по зеркалам кулаками. Но, поддайся я этому порыву, весь мой хитроумный замысел пошёл бы прахом, а другой возможности освободить несчастную уже не представилось бы.
– Вот как? – сказала леди Элизабет. – Не берите в голову, мисс Брокколи. Я была здесь задолго до того, как вы вошли.
– Но я вас не видела.
– В таком случае вам стоит обратиться к врачу. – Старуха тростью указала на возвышение. – Я была вон там, осматривала эстраду. Завтра для моих гостей будет играть настоящий оркестр.
В конце зала и правда располагалась приподнятая сцена, но я не сомневалась, что непременно заметила бы леди Элизабет, будь она там. Я не поверила старухе ни на мгновение: когда я вошла, зал был пуст. Произошедшему могло быть только одно объяснение. И леди Элизабет это понимала.
– Или вы вообразили, – вкрадчиво проговорила она, – что у меня есть известный лишь мне тайный способ незамеченной проникать в этот зал? – Её маленькие тёмные глазки, полускрытые за морщинистыми веками, казалось, смотрели мне прямо в душу. – Не так ли, мисс Брокколи?
– О боже, конечно, нет! – Если бы мы играли в шахматы, то свой следующий ход мне пришлось бы продумать особенно тщательно. – С другой стороны, если бы у вас вдруг имелся тайный вход, где бы он, по-вашему, мог быть? Если не хотите говорить вслух, опасаясь за свою жизнь и всё такое, просто укажите тростью или стряхните на пол немного пыли со своей причёски и нарисуйте в этой пыли стрелку или ещё что-нибудь в этом роде.
