– А придется, ведь от правды никуда не уйдешь,– продолжала Алена. Было видно, что эта сцена доставляет ей удовольствие. –Расскажи, в ее голосе послышалось фальшивое участие, – почему же тебе это неудалось? Что, таблетки были просроченные, или ты специально приняла ихпоменьше, чтобы откачали?
Туся сама себе тысячу раз задавала эти вопросы.
Она спрашивала себя: было ли ее желаниепокончить с собой искренним или она до последнего момента надеялась, что ееспасут? Иногда ей казалось, что она действительно хотела умереть, вычеркнутьсебя из жизни, а иногда что нет.
Это были мучительные раздумья. Доктор Кронинсказал ей, что той дозы снотворного, что она приняла, вполне бы хватило на двухтаких девочек, но сомнения не покидали Тусю.
Поэтому особенно болезненным для нее былоименно то, что посторонний человек так бестактно заговорил о ее попыткесамоубийства.
«Егор обо всем ей рассказал. И наверняка не ейодной! Какой ужас! – подумала Туся. – И сейчас все будут смотреть на меня идумать: «Она неудачница. Хотела отравиться и то не смогла».
– А теперь играешь Джульетту, – продолжалаАлена, – и все над тобой потешаются. Сравнивают тебя с ней. Она ведь тоже,кажется, наложила на себя руки.
– Убирайся, – едва слышно сказала Туся. –Немедленно убирайся отсюда.
– А мне действительно пора, – сказала Алена,взглянув на часы. – Егор, наверное, заждался меня в кафе. Нам с ним делатьнечего на вашем детском празднике. Так что – ауфвидерзейн!
Ехидно улыбаясь, Алена ушла, оставив Тусюуниженной и растоптанной. Через несколько минут ей нужно было выходить насцену, а ноги у нее подкашивались и во рту пересохло.
«Играть В таком состоянии нереально, – думалаона. – Не могу. Все кончено».
Туся была в отчаянии, но, возможно, именноотчаяние сделало ее игру такой натуральной и неотразимой.
«Когда нечего терять, даже как-то легче надуше, – думала Туся, выходя на сцену. – И потом, если я такое ничтожество,зачем так меня обижать? Алена просто ревнует, иначе она была бы ко мнеравнодушна».
На сцене Тусю вело вдохновение. Как будто всяболь ее безответной любви, все унижение ее неудачной попытки самоубийствавыливались в актерской игре. Конечно, она думала о Егоре, когда со сценыпроизносила слова любви или ненависти, но ей было легче от того, что его самогонет ни на сцене, ни в зрительном зале.
О, куст цветов с таящейся змеей!
Дракон в обворожительном обличье!
Исчадье ада с ангельским лицом!
Ничтожество с чертами божества!
Пустая видимость! Противоречье!
Святой и негодяй в одной плоти!
Казалось, что она повторяет не заученныестихи, а слова, рожденные ее разумом и сердцем. Когда Туся останавливалась,выдерживая паузу, зал замирал, ожидая, что будет дальше. Казалось, что онаимпровизирует, но участники спектакля знали, что каждое слово, каждый жест былитщательно отрепетированы.
Когда прозвучали последние слова о том, что«повесть о Ромео и Джульетте останется печальнейшей на свете», зал взорвалсяовациями.
Актеры вышли на сцену и поклонились, нозрители все хлопали, и выходить приходилось снова и снова.
– Теперь выходи ты, Крылова, – сказал закулисами Кахобер., – Толя, вы должны вместе поклониться.
Сюсюка нерешительно взял Тусю за руку, но онакрепко ее сжала и одобрительно улыбнулась. Когда они показались перед публикой,в зале начали вставать и хлопать уже стоя.
– Это вам, – сказал первоклашка, подбегая ксцене и снизу протягивая Тусе букет. «Гвоздики, – отметила про себя Туся. –Белые гвоздики с красными прожилками. Такие же, как в больнице».
– Спасибо, – сказала она мальчику в белойнакрахмаленной рубашке. – Очень красивые.
Мальчик широко улыбнулся беззубым ртом ипобежал прочь, а Туся почувствовала, как кошмар последних месяцев медленноотступает от нее.
Послышались финальные аккорды музыки, изанавес закрылся.
– Поздравляю! – Лиза раскраснелась от радости– крепко обняла подругу. – Ты была такая... такая...
Каждый хотел приблизиться к Тусе, пожать ейруку, поцеловать, сказать несколько теплых слов. – Спасибо, спасибо, –благодарила она всех. Ей было так хорошо, на душе было так празднично, чтопочему-то хотелось плакать.
– А теперь – танцы, – объявил Кахобер, которыйна юбилее школы выступал в роли массовика-затейника. – Свет! – крикнул онкуда-то наверх, и зажглись цветные, вращающиеся прожекторы. Стулья былирасставлены вдоль стен, и прожекторы шарили по полу, приглашая пары танцевать.
Зазвучала знакомая мелодия, и вкрадчивый голосЭлвиса запел «Люби меня нежно».
– Можно тебя пригласить? – Толя подошел кТусе.
Она нерешительно оглянулась по сторонам, иЛиза оказавшаяся поблизости, сказала:
– Только что вы играли влюбленных. Первыйтанец – ваш.
Туся кивнула и положила руки Толе на плечи.
– Спасибо тебе, – сказала она. У нее былотакое настроение, что ей хотелось благодарить всех и каждого.
– За что? – спросил он. Толя бережно держал ееза талию, как будто она была драгоценным сосудом, который он боялся разбить.
– За что спасибо? Спектакль вытянула ты.
– Не за спектакль, – ответила Туся ипосмотрела ему прямо в глаза. – За то, что был рядом.
– Это всегда будет так, – сказал Толя и обнялее крепче и притянул к своему плечу так, чтобы она не видела его лица.
Плакать хотелось не только Тусе.
Она посмотрела перед собой и увидела, чтоСвета одиноко сидит на стуле около стены. У нее был скучающий вид, но Тусязаметила, как Света украдкой наблюдает за парами и ногой отбивает ритм.
– Когда будет следующий медленный танец,пожалуйста, пригласи Свету, – попросила она Толю.
– Я что так тебе надоел? – спросил он.
– Не в этом дело. Видишь, как ей одиноко?
Плохо, когда человек один. Тогда у негопоявляются лишние мысли.
Толя понял, о каких мыслях она говорила, имолча кивнул.
– Спасибо, – сказала Туся.
– Не надо, – грустно улыбнулся он. – Ты всевремя благодаришь меня, а это плохой признак. Когда нет любви, остаетсявежливость, ведь так?
Туся не нашлась что ответить.
Танец закончился, и Толя отвел Тусю на место.
Лиза ждала ее со стаканом холодной фанты.
– Пей маленькими глотками, – предупредила она.– А то простудишься.
