Этой же ночью Педро де Кандия, капитан артиллерии, занимался подготовкой четырех маленьких пушек, которые были привезены на лошадях, и десятка аркебуз — примитивных ружей. Несколько испанцев затачивали мечи и шпаги пемзой до такой остроты, что могли легко разрезать картофель. Многие беседовали с единственным представителем духовного сословия в этой экспедиции — братом Висенте де Вальверде, который выслушивал исповеди солдат и молился вместе с ними. Писарро между тем ходил по площади, стараясь подбодрить людей и призывая всех уповать на Бога. Он говорил: «Несомненно, все, что происходит на земле и на небе, устроено Его волей».
Возможно, для Франсиско Писарро ставки в этот самый момент поднялись до наивысшей отметки. Тридцать лет он стремился достичь этого положения, он пустил в ход все, чтобы приладить друг к другу составные части этого проекта. Помимо желания достичь своей цели, он чувствовал ответственность за 167 конкистадоров. Оставалось одно серьезное препятствие — инкская армия численностью в 80 000 человек. Писарро осознавал, что жизни всех членов его отряда были поставлены на кон, все зависело от того, сможет ли он, самый опытный из всех конкистадоров, принять правильное решение касательно завтрашней тактики.
На следующее утро, 16 ноября 1532 г., небо было почти безоблачным. На далеких склонах холмов поднимались бесчисленные завитки дыма от индейских костров, а на широкой, обнесенной стенами площади царила суета, испанцы вовсю готовились к военным действиям.
Писарро решил, что, поскольку было неизвестно, прибудет ли инкский повелитель, и если да, то как будет обставлено это прибытие, и сколько воинов его будут сопровождать, то испанцам следовало действовать в зависимости от ситуации. Он сказал своим людям, что относительно точной тактики действий он примет решение в последнюю минуту: вступать в переговоры, бежать или атаковать.
Городская площадь имела размеры 600 футов в длину и 600 футов в ширину. Вдоль трех сторон площади выстроилось соответственно три длинных низких здания, в каждом из них было порядка 20 трапециевидных входных дверей. Внутри двух зданий Писарро разместил кавалеристов, разбитых на три отряда, в каждом из которых было около 20 человек; командовали отрядами капитаны Эрнан де Сото, Эрнан Писарро и Себастьян де Беналкасар. Ввиду большого числа входных дверей испанцы могли высыпать из зданий почти одновременно — большой массой. Писарро с 20 пехотинцами и несколькими кавалеристами должны были ждать в третьем здании. Их задачей было, в том случае, если пленение императора оказывалось возможным, схватить Атауальпу и уберечь его от причинения ему какого-либо вреда. Им вовсе не нужна была гибель императора, что вполне могло привести к развязыванию войны.
В четвертое здание Писарро определил артиллериста Педро де Кандию с его отрядом, на вооружении которого было четыре пушки и несколько аркебуз. Также в этом здании была размещена оставшаяся часть пехоты. Ввиду того что большинство испанцев должно было находиться в зданиях и соответственно они не могли иметь представления о том, что происходит снаружи, артиллерийский огонь должен был стать условленным сигналом к атаке. Кандии было сказано, что он должен все время следить за действиями Писарро. Если последний подает сигнал, то Кандия должен немедленно командовать «огонь». Все солдаты должны были высыпать на площадь и идти в атаку. Писарро объявил, что сигнал будет подан только в том случае, если появится возможность захватить Атауальпу или если инки сами начнут атаку.
Имея дело с таким количеством переменных, Писарро в целом был настроен на вариант ведения переговоров с императором и заключения с ним некоего дружеского соглашения. Этой ценой он мог бы выиграть время, в течение которого испанцы могли бы создать для себя более выигрышную ситуацию.
В то время как испанцы томились в нервном ожидании, в инкском лагере начали готовиться к походу. Атауальпа, однако, не торопился — он поднялся лишь в 10 часов. Накануне ему сообщили, что на юге страны его брат Уаскар был пленен, это означало, что после всей этой пятилетней ожесточенной борьбы Атауальпа наконец унаследует империю своего отца. Находясь в приподнятом состоянии духа, Атауальпа распорядился принести ему еду и золотой кубок чичи. Разобравшись с чужеземцами, Атауальпа мог приступить к задаче воссоединения своей империи, установления на всей ее территории своего закона.
По ходу того, как солнце начало клониться к горизонту, испанцы заметили начало активных действий в инкском лагере. Из многотысячных масс индейских бойцов постепенно начал формироваться четкий воинский строй. Затем, соблюдая строгий порядок, индейские легионы начали медленно продвигаться к месту дислокации испанцев. Вот как вспоминает это действо Педро Писарро, восемнадцатилетний кузен Франсиско, состоявший у него пажом:
«Когда роты [Атауальпы] были выстроены, заняв огромные пространства, сам он сел на носилки. Впереди него шли две тысячи индейцев, подметая дорогу перед ним. Половина его войска шла по обочине с одной стороны дороги, а вторая половина шла по обочине другой стороны, по самой же дороге не шел никто. Индейцы несли столько сервиза из золота и серебра, что загляденье было смотреть, как оно сверкает на солнце… Шедшие впереди Атауальпы индейцы пели и танцевали».
Когда звуки приближающихся индейских войск стали доноситься все громче, Писарро перешел из одного здания в другое, приказав всем приготовиться. Затем по совершенно необъяснимой причине шествие индейцев неожиданно остановилось — на равнине, непосредственно перед самым городом. Прошел мучительный для испанцев час, однако они так и не смогли определить, чем же заняты инки. Готовятся к атаке? Получают последние инструкции перед боем? Или Атауальпа отказался от намерения войти на площадь? Наконец, за несколько часов до того, как солнце село за холмы, выяснилось, что Атауальпа и его огромная свита собираются разбить на равнине лагерь. По крайней мере в сегодняшний день инкский вождь больше не собирался ничего предпринимать.
Раздраженный Писарро послал в расположение лагеря Атауальпы испанца по имени Эрнан де Альдана, который знал несколько слов на языке рунасими. Альдане было велено побудить императора войти в город. Альдана понесся галопом, быстро одолел короткое расстояние до индейского лагеря, спешился и при помощи знаков и своего небогатого словаря дал императору понять, что ему следует войти в город до захода солнца. Атауальпа понял смысл сообщения: когда Альдана поехал назад, испанцы увидели, что индейцы продолжили шествие. Королевские носильщики поднял и на плечи носилки. Носилки представляли собой крепящееся на двух длинных шестах элегантное ложе с сиденьем и подушками. Ложе закрывалось балдахином, защищавшим от солнечных лучей. Процессия медленно двигалась к главной площади Кахамарки.
Уверившись в том, что туземные войска готовы войти на площадь, Писарро с братом начали обходить всех своих людей, с тем чтобы воодушевить их. Нотариус Франсиско де Херес писал:
«Губернатор [Франсиско Писарро] и генерал-капитан [Эрнан Писарро] обошли все места постоя испанцев, уверившись в том, что в нужную минуту они готовы ринуться вперед. Братья Писарро призвали их воздвигнуть крепости из своих сердец, поскольку иных крепостей у них не было, и надежда у них была только на Бога, который помогает тем, кто в час величайшей нужды трудится во благо Его. Братья сказали им, что, хотя на каждого христианина приходилось по пять сотен индейцев, испанцам следовало предпринять такие же усилия, какие привыкли предпринимать все добрые люди в подобные моменты, и что надлежит верить, что Бог будет сражаться на их стороне. Писарро сказали солдатам, что когда придет время идти в атаку, они все должны ринуться вперед с отчаянным неистовством… и прорываться [сквозь вражеские ряды], при этом следя за тем, чтобы лошади не вставали на пути друг у друга. Губернатор и генерал-капитан говорили эти слова христианам, с тем чтобы воодушевить их, и последние всей душой возжелали идти [и сражаться]».
