Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104
– Совсем как у нас… – грустно сказал Димитрий. – На Руси много казнят. Батюшка мой особливо в этом старался. Чуть матушку не казнил. Только вот я не разумею, отчего ты – вольный скот – аглицкому королю служишь?
– А я, – ответил вольный скот, – не аглицкому королю служу, а сэру Горсею, а уж сэр Джером – тот аглицкому королю… Сэр Джером мне money платит, деньги по-вашему, и очень меня и вольность мою почитает.
– Ты ж сказал, что англичане вашей королеве Марье голову отрубили? – удивился Димитрий. – Как же можно убивцам своей государыни служить?
– Сэр Джером ей голову не рубил… – объяснил Яшка. – Он человек умный да благородный. И платит он мне хорошо. А у нас в Скотии за деньги служить не зазорно. Наши люди и французскому, и польскому королю служат.
– А у нас на Руси, – объяснил царевич, – служат не за деньги, а за страх и за совесть…
– У нас за страх и совесть никто служить не будет… – пожав плечами, ответил скот. – Мы – вольные люди, никого не боимся. Нам деньги нужны да почет. К тому же королева аглицкая Лизавета в летах уже, а когда умрет, ее корона нашему королю Якову достанется. Детей ведь у нее нет. Она виргин – безмужняя, по-вашему.
– Как так безмужняя? – не поверил Димитрий. – Монахиня? Али на постриг готовится?
– Не монахиня и не готовится… – объяснил Яшка. – В Англии, да и у нас в земле Скотии, женщинам править страной позволено – и замуж можно не выходить.
– И Марья Стюарт замуж не выходила?
– Выходила… – довольно рассмеялся скот. – Целых три раза – один раз за короля французского, да тот в младых летах от дурной башки помер, второй раз за аглицкого принца, князя по-вашему, Генриха Дарнлея, да тот спился и весь изнутри сгорел. От него у королевы и сын родился – Джеймс.
– Знамо дело, – кивнул Димитрий, – и у нас мужики так горят. А третий раз она за кого вышла?
– За верного своего слугу лорда Босуэла, великого воина!
– Где же это видано, чтобы госпожа да за слугу вышла? – не поверил Димитрий.
– А это, – глубоко вздохнул скот, – тебе, литл бой, пока не понять. Сие тайна великая… Любовь – лямур то есть… Так говорят французы, мужи достойные и мудрые, хоть жаб и жрут!
– Господи, сколько ж чудес на твоем свете есть! – воскликнул Димитрий. – И страны разные, и скоты в юбках, и лямур, и жаб едят! А мы тут в Угличе сидим, так, почитай, кроме Волги и рыбных ловов, ничего и не видели! Матушка моя тоже все про лямур мечтала, да не сказывалась! Это я у девок комнатных подслушал, когда они полы мыли!
– Ничего, литл бой, – утешил мальчика скот, – ты теперь много стран увидишь! Потому как ты теперь вроде меня – вольный человек!
Димитрий поначалу горько плакал, потому что становиться из царевича каким-то вольным человеком ему не хотелось. Царевич, он что, – он в золотых одеждах ходит, и все ему в пояс кланяются, надежей российской, государевым сыном зовут. И пропитание ему добывать не надо – всяк царевичу дары щедрые принесет. А вольный человек сам о себе заботиться должен! Тяжело-то вольному человеку на белом свете!
Царевич поначалу, правда, тоже не сам пропитание себе искал: Горсей с Элизабет да скотом вольным Яшкой о нем пеклись. Правда, пища аглицкая Димитрию не нравилась – ему бы щец навернуть да рыбки с Волги в ушице али жареной, а вместо этого по утрам Лизавета царевича противной овсяной кашей потчевала, а на обед скот Яшка мясо с кровью готовил. Не мог царевич это мясо противное есть, рыбки с Волги требовал. А скот вольный ему на то говорил: «Не надо капризничать, принц. Вольный человек может есть любой пища. To get used. Привыкать!»
Царевич и привыкал понемногу… Через силу мясом жестким давился… Может, и правда пора самому себе пропитание добывать? Сбежать на Волгу, смастерить удочку, наловить рыбки да на костерке ее и изжарить! Ох, вкусно будет! Есть, стало быть, и у вольных людей свои удовольствия. Их против воли невкусной едой не пичкают… Но Горсей царевича за ворота не выпускал – людей Годунова боялся. Только во дворе поиграть можно было – да и то под Яшкиным присмотром.
Горсей сказывал, что в Угличе после мнимой царевичевой смерти разгром страшный был. Прискакали люди Годунова-злодея, и стало от них в городе черным-черно, как от воронья. Родичей царевичевых на дыбу подняли, дознание учинили: мол, как посмели думные дворяне Нагие мятеж против государя-батюшки Федора Иоанновича да слуги его первейшего, Годунова Бориса Федоровича, в царском городе поднять?!
Дядя Михаил с дыбы кричал: «Какой мятеж, прости Господи! Мы ворот не закрывали и людей царских в город свободно допустили. А что злодеев самовольно порешили, так они царевича зарезали!»
Скот вольный Яшка все удивлялся, почему бояре Нагие да мужи угличские от людей царских ворота не закрыли и к обороне не приготовились, пока время было. Знали ведь, что Годунов им смерти своих людей не простит! Замучит, запытает, в острог сошлет!
А царевич этому нисколько не удивился, объяснил скоту Яшке, что против государя русским людям никак бунтовать нельзя, только против слуг государских! Государь – он всему на Руси голова и владыка!
Горсей, как услышал про то, спросил у Димитрия: «Я слыхаль от лорд Афанасий Федорович, что вы сами, принц, из снега статуй лепить и Годунов Бориска его называть. А потом статуй сей снежный – разрушать!»
Димитрий дохтуру отвечал: «Так то статуй снежный, а то люди государевы!»
А Горсей ему: «Не люди king Feodor, а люди злодзей Борис Федорович!»
Горсей Димитрию объяснял, что ежели родичи его приказ отдали убийц, Годуновым подосланных, жизни лишать, то дальше пойти надо было. Ворота в город запереть – и с людьми Бориски Годунова сражаться. Мол, он так лорду Афанасию Федоровичу и советовал. Не велел бы Годунов царя Федора город рушить, ушли бы его люди от угличских стен восвояси.
А царевич подумал, что, видно, поутру после кровавой баньки родичи его смелости своей испугались и решили к государю да к Годунову Бориске с повинной пойти. Так на Руси часто бывает – сделает русский человек первый шаг, а на второй – никак не решится!
Димитрий все удивлялся, что его люди злодея Бориски в Ярославле не ищут, а Горсей объяснял, что дом аглицкой торговой кумпании трогать нельзя, иначе война между Московией и Англией случится. И еще говорил, что первому лорду Борису Федоровичу, видно, выгоднее принца мертвым, чем живым, считать.
«Как же я опосля докажу, что царевич я, а не самозванец?» – спрашивал у дохтура Димитрий.
– На все есть свой time, время по-вашему, – объяснял Горсей. – А время есть money, деньги. Нужно to wait, ждать. Стать совсем болшой. Тогда и доказывать, что вы есть принц.
– Но как же я тогда докажу-то? – не унимался царевич.
– Тогда и узнать, как доказать… – хитрил Горсей.
Но Димитрий догадывался, что хитроумный англичанин и сам не знает точного ответа на этот вопрос.
А между тем из Углича доходили грозные вести. Родичей царевичевых в застенках запытали, а после сослали кого куда. Царицу-матушку Марью Федоровну под именем Марфы в дальнем монастыре постригли и держат там под крепкой охраной.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104
