— Не поэтому? — растерялся Сорен. Но он понял, что миссис Пи права. Он в самом деле пришел сюда не за этим. Он знал это еще до того, как она заговорила. — Но тогда… тогда, — залепетал он, — зачем же я здесь?
— Я думаю, это связано с твоей сестрой, Эглантиной.
Не успела она договорить, как Сорен понял, что миссис Плитивер снова права. Он ужасно тосковал по родителям, но совсем не волновался за них. А Эглантина — это совсем другое дело.
Миссис Плитивер подозревала в ее исчезновении старшего брата Сорена, Клудда. Эти подозрения лишь усилились, когда тот пригрозил съесть бедную змею. Но точно миссис Пи до сих пор не знала, что стало с Эглантиной. Она просто исчезла — и все.
— Всему причиной неизвестность, милый. Нет ничего страшнее неизвестности… Ты не знаешь, жива ли твоя сестра или нет…
— Или похищена, и томится в заточении, — добавил Сорен.
— Да, милый, я тебя понимаю.
— Но если она мертва, мне ничуть не легче от мысли, что она сейчас в Глауморе! Мне больно жить на земле без нее!
— Что ты, мой хороший, не надо так думать. Она слишком молода для Глауморы.
— Миссис Пи, я знаю, что на свете нет места ужаснее Академии Сант-Эголиус. Но вспомните слова умирающей неясыти, — Сорен понизил голос. — Он сказал: «Вы еще пожалеете…»
— Тише, дорогой, не надо…
Но Сорен уже не мог остановиться.
— Вы слышали хоть что-нибудь об этом «вы пожалеете…»? Миссис Плитивер задергала головой, описывая в воздухе некое подобие цифры восемь, как делают все слепые змеи, когда не могут решить, что им лучше сказать или сделать.
Сорен пристально смотрел на нее. Показалось ему, или правда, что-то сверкнуло в ее узеньких глазных щелочках? Внезапно ему стало страшно.
— Простите, миссис Плитивер. Я больше не буду об этом говорить…
— Нет-нет, мой хороший. Приходи ко мне всегда, когда захочешь поговорить об Эглантине. Я постараюсь тебе помочь, но давай не будем запугивать себя слухами о разных ужасах. Я чувствую, что Эглантина жива. Нет-нет, я не могу этого объяснить или добавить что-нибудь, но поверь — мы с тобой должны надеяться! Что бы ни говорили, а надежда никогда не бывает бесплодной. Да что я тебе рассказываю! Посмотри на себя, Сорен. Тебя похитили, но ты сам выучился летать и спасся из этого мерзкого Сант-Эголиуса! Из зловещего неприступного каньона ты взлетел прямо в Тамо! Тому, кто поднялся в Тамо со дна каменного мешка, не надо объяснять, что такое надежда!
Вот такая она была, миссис Плитивер.
После разговора с ней Сорену стало легче. Словно теплый дождь смыл его грусть и тоску. Это не означало, что он перестал скучать по родителям. Он всегда будет тосковать по ним, и никогда не привыкнет к сиротству, но миссис Плитивер дала ему надежду на спасение Эглантины, и этого было достаточно, чтобы поднять клюв.
Сорен решил вернуться в дупло по воздуху. Дневная стража с этой стороны дерева была совсем не строгой и нисколько не удивилась тому, что совенок в разгар дня навещал слепую змею. Строго говоря, в Великом Древе никого не заставляли спать целый день до ночной побудки. Поэтому Сорен с чистой совестью выбрался наружу и полетел, кружась среди раскинутых ветвей старого дерева. Да, миссис Плитивер была права. На длинных блестящих нитях, которые в это время года носили название серебряного дождя, уже показались завязи ягод молочника.
Тонкие плети ягод каскадом свисали с веток Великого Древа Га'Хуула и покачивались, словно полог, в лучах вечернего солнца. Зимой они были белыми, весной становились серебристыми, летом наливались янтарем, а осенью окрашивались в медь. Поэтому и времена года на острове Хуул назывались, соответственно, временем белого, серебряного, янтарного и медного дождя. А для молодых совят не было веселее забавы, чем летать сквозь этот блестящий, трепещущий занавес. Но в этот предвечерний час Сорен был совсем один. Видимо, недавно прошел дождь, потому что нити сверкали капельками воды, а за пологом переливалась всеми цветами маленькая радуга.
— Прелестно, не правда ли? — чей-то нежный голос колокольчиком вплелся в серебряные струи дождя. Это была мадам Плонк, певица, которая каждое утро пела им колыбельную песню.
Мадам Плонк была белой совой, и Сорен даже зажмурился от восторга, когда она вплыла в серебряный дождь. Из снежно-белой певица вдруг стала разноцветной, окрасившись во все цвета радуги. Все краски небесного моста горели на белоснежной бахромке ее крыльев.
В эту минуту Сорену было ужасно жаль, что в Великом Древе нет отдельного клюва, где совята учились бы пению и игре на арфе. К сожалению, арфистками могли быть только змеи. А пению мадам Плонк обучала лишь своих прямых родственников из рода белых сов.
Несколько минут они летали, вплетаясь в струи дождя и оттенки радуги. А потом мадам Плонк сказала:
— Мне пора лететь, милый. Время подъема. Пора петь вечернюю песню. Вот уже и змеи поползли к арфе. Я не могу опаздывать. Но мне очень понравилось летать вместе с тобой. Мы непременно полетаем еще. Или просто как-нибудь заходи ко мне на чашечку чая из ягод молочника.
Сорен сильно сомневался в том, что когда-нибудь осмелится заглянуть к мадам Плонк на «чашечку чая». Да у него не хватит смелости заговорить с этой красивой и утонченной совой! Летать — это одно дело, а сидеть и беседовать — совсем другое.
Сорен увидел, как множество слепых розовых змей выползают из своих щелей и спешат в дупло, где стояла арфа. Вскоре Великое Древо Га'Хуула проснется под неземные звуки вечерней песни. А потом наступят сумерки.
ГЛАВА XIII
Книги— А теперь, птенцы, мы с вами будем исследовать чудесную корневую систему нашего обожаемого Древа. Покажите мне корни, которые вырываются из земли, — говорила преподавательница гахуулогии, скучная старая пещерная сова.
— Вот здесь!
— Прекрасно, прекрасно, Отулисса. Великолепный пример.
— Вот здесь! — передразнила Отулиссу Гильфи. — Фу, какой противный голос!
— Продолжаем. Если кто-нибудь найдет на земле погадку или отрыгнет свою, я продемонстрирую вам правильный способ закапывания. Правильно закопанная погадка питает наше Древо, — продолжала наставница.
— Вот, я уже нашла! — выскочила вперед Отулисса.
— Это предмет самый скучный, — гукнул Сорен. Они весь вечер торчали под Великим Древом, и конца-края этому не было видно.
— А по-моему, очень интересно, — возразил Копуша. Он сам был пещерной совой, поэтому обожал копаться в земле.
— Просто не знаю, что я буду делать, если меня определят в клюв гахуулогии! — процедил Сумрак.
— Тебя? Да никогда в жизни! — фыркнул Сорен, хотя в глубине души сам боялся этого.
Вообще-то знания о Древе были полезны. Преподавательница без устали вдалбливала эту истину в головы совят. Вот и сейчас она монотонно говорила:
