Лучший способ проверить, искренне ли страдает человек, – уйти от страдающего в другую комнату. Если страдающий пойдет за тобой и там продолжит орать или будет укладываться на полу, выгибаясь и стуча ногами, то это повод задуматься.
Йозеф Эметс, венгерский философУтром Алена стояла у кухонного стола и, глядя в растрепанный молитвослов, громко бубнила:
– Да приедет Царствие Твое!
Саша перестал бегать на четвереньках и заинтересованно задрал голову.
– Куда-куда приедет? – спросил он.
– Не «приедет», а «приидет». Придет, в смысле! – объяснила находившаяся рядом Вика.
– А почему она вот сказала «приедет»? Она совсем глупая, да? – допытывался Саша.
У Алены слезы брызнули из глаз:
– Чего ты ко мне пристал, малявка? Ты вообще читать не умеешь!
– Бе-бе-бе!
Алена не выдержала и бросилась на Сашу с кулаками. Саша втянул голову в плечи, закрыл глаза и стал отмахиваться.
– Ну-ну, спокойно! Брек! – сказал Петя, разнимая их.
Алена затопала ногами и убежала наверх. Жалостливая Вика хотела побежать за ней, но Петя увидел проблему под другим углом:
– Ей сейчас выгодно обижаться, потому что молитвы можно не дочитывать. Она через две минуты вернется, спорим на штуку?
Петя обожал спорить, и, как правило, почему-то «на штуку», но с ним никто никогда не спорил, потому что денег ни у кого не было. Ну, кроме Саши и Кости, которые уже проспорили Пете многие миллионы, но пока не отдавали. Видимо, Петя ждал момента, пока они вырастут и разбогатеют, чтобы напомнить им о долге.
Хлопнули ворота. Это мама приехала на велосипеде с рынка. Все сразу бросились к ней смотреть, что она купила. Мама прыгала на одной ноге, пытаясь перекинуть другую через раму велосипеда. Все висли у нее на пакетах и засовывали туда руки, а некоторые даже и головы.
Алена тоже бросилась проверять, что мама привезла.
– Минуту! Ты обижена! – напомнил ей Петя, но Алена только ногой от него отмахнулась. Нашла горячую французскую булку и стала делить ее с Сашей. Остальные прыгали на них сверху, крича «Отломи и мне!».
– Давайте я поделю честно! Вы даже ломать не умеете! – вызвался Петя, отнимая у них булку. – Ну вот! Теперь совсем другое дело! Так хорошо?
– Лучше не бывает! А теперь дай мне то, что ты сам себе поделил честно! – сказала Катя, отбирая у него корку.
Пока дети делили горячий хлеб, мама выкладывала из сумки продукты.
– Можно подумать, вас неделю не кормили. А потом ничего не будете есть! – ворчливо сказала она и тотчас, вспомнив о чем-то, радостно добавила: – Там у вашей Табуретки щенки! Она их гулять вывела.
– Почему это Табуретка наша? Ты не разрешила ее взять! – возмутилась Катя, не успев толком дослушать. Потом смысл слов дошел до нее и с криком «ЧТО?! ЩЕНКИ?!» она сорвалась с места, не подумав даже обуться. За Катей летели Костя, Вика, Алена и Саша. Последним, сунув руки в карманы, шел Петя и притворялся, что ему неинтересно и он выше этого.
– Возьми с собой Риту, раз ты себя все равно заставляешь идти! – сказала мама.
– Ну ладно, мелочь, пошли! – великодушно согласился Петя и посадил Риту на плечи.
Рите на плечах ужасно понравилось, и она радостно завизжала, на всякий случай для страховки вцепившись Пете в волосы. Мама, правда, опасалась, что Петя снесет Риту о верх ворот, но он присел. В окно было слышно, как Петя снисходительно поучает Риту:
– За уши держи! За уши мной можно управлять! Поняла? Вправо тянешь – я вправо иду! Влево – влево… Что ты делаешь? Не плюй мне на голову, а то дам по лбу!
– По лбу! По лбу! – радостно закричала Рита.
Она вечно так делала. Когда ей было хорошо, она ходила за кем-нибудь следом и, не зная, как выразить свой восторг, повторяла за ним какое-нибудь слово. Часто самое нелепое и случайное из сказанных. Например, «нос» или «шторы».
Мама смотрела из окна, как дети бегут мимо почтовых ящиков. На семь человек было четыре пары шорт, одно платье, одна юбка, одни памперсы, одна сабля, четыре пары тапок, одни резиновые сапоги, одна бейсболка и одни босые ноги.
Они добежали до узкого въезда, который папа когда-то не мог найти на машине, и остановились. Здесь на улице-«восьмерке» была маленькая пасека, огороженная трехметровым забором из ржавого железа. За забором стоял трактор, который уже много лет никуда не выезжал, и три или четыре улья. Если смотреть в щелку, можно было увидеть, как гудят у ульев пчелы.
