Дорогим Ориоль Фан, Конни и всем няням
В великолепном холле великолепного дома № 1 по авеню маршала Маммона няня Доджсон расстегнула крахмальные манжеты форменной блузки и засучила рукава.
С первой площадки огромной закругленной лестницы доносилось деловитое жужжание фена. Парикмахер-лауреат синьор Тезивези завивал щипцами соломенную копну на голове миссис Крошки. Папа и миссис Крошки собирались на Званый Ужин.
Из-за громадной двери кабинета доносились рычание и лай папы Крошки, Президента и Председателя компании «Гиганты Крошки» — он распоряжался насчёт строительства ещё одного промышленного объекта на территории заповедника.
А наверху, на детском этаже, где держали взаперти юных Крошек, стояла мёртвая, совсем мёртвая тишина.
Няня Доджсон засучила рукава и в заключение аккуратно поддернула их, как её учили в Королевской Академии Нянь. Подбородок у неё был квадратный. Из-под полей коричневого котелка спокойно смотрели блестящие глаза. Но стая бабочек под снежно-белым накрахмаленным фартуком взволнованно трепетала и вздымалась. Наверху было тихо. Слишком тихо. И няне Доджсон это не нравилось. Очень не нравилось.
Но в Королевской Академии её готовили и к этому.
Она вздохнула, поставила начищенный до блеска башмак на первую ступеньку лестницы и стала подниматься, успокаивая себя вполголоса:
— Дети должны быть видны и не слышны, праздным бес работу ищет, невежа Бога гневит, терпение и труд всё перетрут…
— Няня, — раздался пронзительный голос.
Тут няня Доджсон обнаружила, что с Благими Мыслями добралась уже до первой площадки. Она остановилась и с вежливой улыбкой сложила руки на фартуке, ожидая распоряжений.
— Да, миссис Крошки?
Синьор Тезивези продолжал трудиться над соломенной головой.
— Вечером мы уходим, — прощебетала миссис Крошки. — Вы управитесь с детьми?
— Конечно, мадам. Такие славные человечки.
Напомаженная улыбка миссис Крошки слегка потускнела. Сколько мороки с этими зваными ужинами, просто с ног сбиваешься, а у бедного Колина дела днём и ночью, иногда даже на Багамах. Люди просто представить себе не могут, какой это адский труд — воспитывать детей, особенно чужих…
Кстати, она вспомнила то, о чём давно хотела спросить:
— Няня, как вы думаете, сколько им теперь лет?
— Кому, мадам?
— Детям.
— Маргаритка — старшая…
— Я так и знала, — удовлетворенно кивнув, сказала миссис Крошки. Она гордилась тем, что находится в курсе домашних дел.
— Матерь божья, не вертите голову, — прошипел синьор Тезивези.
— …во вторник ей двенадцать с половиной, озорной ласточке, — продолжила няня Доджсон. — Кассиану одиннадцать с четвертью в следующую среду, маленькому разбойнику.
— Сегодня мы у леди Гроб д′Артур, — сказала миссис Крошки. — Вы знаете, они были на Карибах.
— Кассиан у нас инженер, — сообщила няня Доджсон, принюхиваясь. — А Примуле десять, сладкой баловнице. День рождения был две недели назад. Вы ужинали у Тигарденов…
— Нет, у де Барпа, — возразила миссис Крошки. — Какие там цветы! А скажите мне, дети дома?
— Да, мадам.
— Как мило. Ох, мне надо бежать.
— Только когда докручу голову, — сказал синьор Тезивези.
А няня Доджсон затопала вверх, на безмолвствующий этаж. Не будь она няней, она бы побожилась, что там пахнет дымом.
Но няням божиться не положено.
* * *
В детской перед горящим камином сидели трое детей. Камин был облицован бесценным итальянским мрамором. Уголь в нём горел самого высшего сорта. Вилка, на которой дети поджаривали аккуратно связанного городского голубя, была из золота и платины.
Стены комнаты украшали портреты Хороших Детей, написанные Ренуаром, а в золоченых рамках под стеклом были выставлены кукольные платьица с ярлыками «Ив Сен-Лоран», «Джорджо Армани» и «Баленсиага». Свободное пространство между этими произведениями искусства занимали красного дерева дощечки с головами мышей, пойманных в детской Кассианом и искусно превращённых в чучела Примулой. И одна доска побольше с кругловатой вещью из потертого коричневого плюша. На доске красовалась медная табличка с надписью: «Часть Королевского Михаила». Под табличкой скверный ребёнок (а других в этой комнате не было) вырезал печатными буквами: «Медвежий зад». И в самом деле, дорогой читатель, это была задняя часть медведя, самого ценного, самого редкого Медведя, из-за которого некогда разгорелась самая настоящая война.
