Вот и сейчас он чувствует: она в его власти, она принадлежит ему, он контролирует каждое ее движение, каждый вздох. Она — его, эта удивительная, необыкновенная женщина с красивым, одухотворенным лицом. Как сладостно это сознавать — почти так же, как и слышать предсмертные крики своих жертв, их мольбы о пощаде. Бесполезные мольбы — ведь он, насладившись ими, все равно убивал. Вот если когда-нибудь Элизабет Найт тоже попросила бы пощадить ее, оставить в живых, не убивать… она плакала, рыдала, тянула бы к нему свои прекрасные гибкие руки с тонкими длинными пальцами.
Он много раз проигрывал в уме эту восхитительную картину, но всегда обрывал свои фантазии на середине. Не позволял себе доходить до конца. Он вообще не очень любил фантазировать, его больше вдохновляли воспоминания. А их было много, очень много. И в сущности, он даже не испытывал потребности в просьбах и мольбах Элизабет. Ему было вполне достаточно, если бы она, например, просто выразила ему благодарность за то, что он спас ее — в смысле, оставил в живых. Она призналась бы ему в своей любви к нему — большой, всепоглощающей, безмерной. И он с радостью принял бы ее признание, поведав в ответ, что сам совершал все свои кровавые злодеяния исключительно ради нее. Ради несравненной Элизабет Найт. Ведь бессмертная, вечная любовь всегда требует жертв. Больших жертв. Она бы поняла его… Поняла бы?
Элизабет распахнула переднюю дверцу машины, села за руль, включила мотор. Какая у нее машина? Убийца напряг зрение. Спортивная, кажется, фирмы «Студебекер».
Автомобиль Элизабет Найт тронулся с места, выехал с парковочной площадки и помчался по дороге, ведущей к шоссе. Но убийца не последовал за Элизабет. Зачем? Во-первых, опасно себя обнаруживать, а во-вторых, ему отлично известны все ее намерения и последующие действия. Он знает о ней все. Абсолютно все.
Убийца нервно облизнул пересохшие губы и усмехнулся. Какое все-таки это восхитительное, ни с чем не сравнимое чувство: знать, что люди находятся в твоей власти и полной зависимости!
Глава 7
Молодая крашеная блондинка в ярко-красном коротком платье крадучись шла по больничному коридору, испуганно озираясь по сторонам. Она старалась передвигаться на цыпочках, чтобы тонкие шпильки красных туфелек не стучали по черно-белому кафелю. Маленькую красную дамскую сумочку блондинка нервно прижимала к пышной груди. Вот наконец и последний пролет коридора… Остановившись перед дверью с табличкой «310», блондинка обернулась и, убедившись, что в коридоре никого нет, бесшумно вошла.
В палате лежал мужчина с закрытыми глазами. В вену его левой руки была введена игла, прикрепленная к тонкой стеклянной трубочке, по которой медленно капала бесцветная жидкость. У изголовья кровати возвышался медицинский прибор, по зеленому экрану попеременно плыли большие и маленькие волнистые линии. Блондинка, покачивая бедрами, шагнула к кровати, наклонилась к неподвижно лежащему мужчине, быстро оглядела его, и ее полные, ярко накрашенные губы искривились в усмешке.
— Билли, я не могу смотреть, как ты мучаешься, — прошептала она, наклоняясь все ниже и касаясь пышной грудью плеча больного. — Ты находишься в больнице уже несколько месяцев, а улучшения не наступает. Наверное, тебе здесь плохо, правда? — Мужчина молча лежал с закрытыми глазами. — Но есть одно место, где тебе будет хорошо, просто замечательно.
Блондинка присела на край кровати, поставила красную дамскую сумочку в ноги больного. Снова с опасением глянула на дверь. Никого. Потянулась к сумочке, раскрыла ее и достала маленький шприц с очень тонкой иглой.
— Я кое-что принесла для тебя, Билли, — шепотом продолжала она. — Морфин. Он поможет тебе. Успокоит тебя и твою боль. Навсегда.
Ловким движением она выдернула вставленную в вену мужчины иглу, отбросила ее в сторону и ввела вместо нее другую. Надавила поршень шприца, и бесцветная жидкость мгновенно вошла в вену.
— Вот так-то, Билли, — зловеще ухмыльнувшись, прошептала блондинка. — Больше ты не будешь чувствовать боль. Никогда. Ты вообще ничего не будешь чувствовать. Хочешь знать, зачем я это сделала? Из любви к тебе. Из сострадания. А потом не забывай, Билли, ведь по твоему завещанию я получу три миллиона долларов. Я не могу больше ждать, Билли. Три миллиона — это…
Линии на зеленом экране прибора замелькали, запрыгали; блондинка, вскинув голову, посмотрела на них, потом перевела тревожный взгляд на дверь.
— Прощай, Билли, — отрывисто бросила она и, наклонившись, коснулась пухлыми алыми губами его рта.
Схватив сумочку, она хотела спрятать в нее шприц, но в спешке больно укололась об иглу и отдернула руку. Шприц упал на пол и закатился под кровать. Искать его не было времени. Блондинка вскочила с кровати, кинула растерянный взгляд на пол и, прижав сумочку к груди, выбежала из палаты…
— Что здесь происходит? — раздраженно воскликнула Элизабет Найт, шагнув к съемочной площадке с установленными декорациями. — Что это такое? Где Броди? Где он, черт возьми?
Неподвижно лежащий на кровати мужчина, только что изображавший испустившего дух больного, открыл глаза, сел и бодро произнес:
— Наверное, он у себя, мисс Найт, или в просмотровом кабинете.
— Снято! — раздался голос режиссера Франциска, канадца французского происхождения.
Он отошел от камеры, приблизился к возмущенной Элизабет и вопросительно посмотрел на нее.
— Что-то не так?
Элизабет всегда с большой симпатией относилась к Франциску, считая его хорошим, толковым режиссером, но сегодня даже он раздражал ее. Что они все себе позволяют? Разве это ее сценарий?
Франциск выжидательно смотрел на Элизабет сквозь толстые стекла очков в черепаховой оправе и нервным жестом накручивал на указательный палец свои длинные волосы, собранные в хвостик.
— Мы снова отошли от первоначального варианта? — уточнил он.
Вокруг Элизабет и Франциска уже начали собираться люди в предвкушении разгорающегося скандала.
— Где Броди? — повторила Элизабет, оглядываясь по сторонам.
— Элизабет, дорогая, я тебя слушаю! — раздался насмешливый хрипловатый голос Ярборо, усиленный микрофоном. — У тебя появились какие-нибудь свежие идеи и ты хочешь ими со мной поделиться?
— Броди, о каких свежих идеях ты говоришь? — возмущенно воскликнула Элизабет. — Почему вы снова изменили сценарий? Разве он был о вульгарной крашеной блондинке в ярко-красном платье, убивающей своего больного мужа ради денег? По-моему, я сочинила историю о несчастной пожилой паре, поставленной перед жестоким выбором! Откуда взялось это дурацкое платье, покачивание бедрами, пышная грудь?
— Мне, например, очень нравится, как Синди соблазнительно покачивает бедрами, — хмыкнул Броди. — И уверен, мужская часть телеаудитории тоже будет в восторге.
— Нет, я не понимаю, что мы здесь снимаем? «Темное зеркало» или «Синди, виляя бедрами, идет убивать мужа»? — возмутилась Элизабет. — Броди, ответь мне, что происходит?
