— И вы действительно хотите сказать, что все это станет моим.
— Уже стало, миссис Джонс. Видите ли, согласно завещанию мистера Мак-Дурбрински, все, чем он обладал, надлежит поровну разделить между теми, чьи подписи появятся в книге соболезнований. А в ней, миссис Джонс, появилась одна, и только одна подпись — ваша, если не считать той, фиктивной. Как вы понимаете, содержание завещания было известно мне и еще одному старшему партнеру нашей фирмы, однако ни он, ни я, по понятным причинам, в похоронную контору “Мемориал” заходить не стали. И полагаю, мне следует, быть может, сказать, в виде дальнейшего объяснения, что я нахожу вполне понятным отсутствие какой бы то ни было связи между вами и мистером Мак-Дурбрински. Мистер Мак-Дурбрински, при всех его достоинствах, был, вообще-то, господином до крайности неприятным, если не прибегать к выражениям более сильным и, возможно, гораздо более обидным. Но к женщинам он был неравнодушен. Тем более к женщинам, если позволите мне так выразиться, столь изысканно привлекательным, как вы. Да, должен признать, я полагал, что между вами существовали некие личностные отношения. Тем не менее все сложилось так, что вы единственный — не считая той дамы, которая проставила в книге соболезнований ложные имя и адрес и обнаружить которую нам не удалось, — человек, принесший мистеру Мак-Дурбрински последнюю дань уважения, или вернее — а это, согласно условиям завещания мистера Мак-Дурбрински, сыграло роль наиболее важную — проставивший в этой книге свое имя и адрес. И я должен испросить у вас прощения за то, что эта история, вследствие необычной ее природы, причинила вам столько треволнений или отняла так много вашего времени.
— И все же я совершенно не способна в это поверить.
— Что более чем понятно, миссис Джонс. Простите, что задержал вас на срок столь продолжительный. И знаете, чтобы продемонстрировать вам истинность всего, мною сказанного, а заодно и позволить вовремя попасть в “Мет”, попробую-ка я связаться с водителем мистера Мак-Дурбрински, со Стивом. Простите. Мисс Джинкс, не могли бы вы отыскать Стива, работающего в том гараже, где мистер Мак-Дурбрински держал свою машину, и выяснить, не сумеет ли он прямо сейчас доставить миссис Джонс в музей “Метрополитен”. Итак, миссис Джонс, Стиву не потребуется много времени, чтобы привести сюда вашу машину, а я не вижу никаких серьезных причин, почему бы вам не воспользоваться ею уже сейчас. Быть может, путь по Мэдисон-авеню вы проделаете ненамного быстрее, но безусловно с гораздо большей приятностью. Ага. Стив. Хорошо. Да. Мистер Саттон. Стив, у нас здесь миссис Джонс, в собственность которой перешла машина мистера Мак-Дурбрински, и ей необходимо как можно скорее попасть в музей “Метрополитен”, это угол Восемьдесят первой и Пятой. Скажем, через двадцать минут. Да, у моего офиса. Прекрасно.
— Мистер Саттон, простите. Мне начинает казаться, что вы тратите на меня слишком много усилий. В этом нет необходимости.
— Это всего лишь моя повседневная работа, уверяю вас. И, вовсе не желая показаться корыстолюбцем, могу также заверить вас, что мы получаем за нее весьма удовлетворительную плату. На самом-то деле, ха-ха, узнав, какую именно, вы, быть может, воскликнете “о-го-го!”. И еще, миссис Джонс, если вы все же опоздаете сегодня в “Мет”, я уверен, что смотритель музея, милейший человек, который приходится мне другом и которому вы можете предложить скромное вознаграждение, вполне способен позволить вам осмотреть частным порядком выставку уже после того, как музей закроется. Впрочем, ваш автомобиль будет здесь с минуты на минуту. Что такое, миссис Джонс. Вам не по себе.
— Простите. Просто все случившееся, кажется, довольно сильно меня взволновало.
— И это вполне понятно. Надеюсь, вы не сочтете неуместным, если я скажу вам прямо сейчас, что мы были бы чрезвычайно рады предложить вам любые наши услуги. Понимая, разумеется, что вы можете пожелать и дальше использовать собственных юридических консультантов. О боже, вы хорошо себя чувствуете, миссис Джонс.
— Нет.
— О боже. Вижу, сказанное мной стало для вас чрезмерно большим потрясением. Не желаете ли воспользоваться нашим туалетом.
— Спасибо. Если можно. И пожалуйста, не надо машины. Я просто отправлюсь домой. На поезде.
— Ну разумеется. Я вполне понимаю вас, миссис Джонс.
Женщина из приемной проводила миссис Джонс в дамскую уборную, где она и пописала в замечательно просторной, безупречно чистой кабинке. А мистер Саттон, обошедший столы своих секретарш, собирая оставленные ему сообщения, проводил ее до лифта, ободряюще похлопал по спине, когда бесшумно заскользила, открываясь, дверь ascenceur[26]и, улыбаясь, поклонился, когда дверь эта начала закрываться. Она получила его прямой телефонный номер и уверения в том, что, если ей потребуется помощь, она может в любое время связаться с ним, где бы ни находилась — в Париже, Риме или Нью-Йорке.
Она спустилась шестьюдесятью двумя этажами ниже, пересекла вестибюль. Интеллигентного облика леди в полиэтиленовых мешках куда-то пропала. Видимо, кто-то уже подошел и сказал ей: а ну, ты, вали отсюда. Интересно, догадался ли мистер Саттон, что она с собой принесла — свой тридцать восьмой, глухо и металлически стукнувший, когда она опустила сумочку на письменный стол. Однако еще интереснее будет посмотреть, как она пойдет теперь по улице, сможет ли вышагивать по тротуару— теперь, когда стала владелицей целого многоквартирного дома, стоящего посреди этого города и населенного живыми людьми.
К центру полз плотный поток машин. На тротуаре не протолкнуться. Большой сверкающий “роллс-ройс” у бордюра, смуглый мужчина в черном пиджаке и черной фуражке сидит за рулем, вглядываясь в лица покидающих здание, — выходя, она на миг встретилась с его вопрошающим взглядом. Имя “Стив” норовит сорваться с ее губ, однако она не издает ни звука. Жизнь по-прежнему иронична. Муж ее носит то же имя, что и ее водитель. Человек, которому она сможет отныне говорить: поверните направо, поверните налево, помедленнее, остановитесь, и да-се — вы уволены. Стоило бы поступить, как положено леди, позвонить мистеру Саттону, сказать, что Стив уже на месте, поблагодарите его за то, что привел машину, но пусть он меня не ждет.
Шагая сквозь недружелюбные безликие тени Сорок пятой улицы к вокзалу “Гранд-сентрал”, она купила кренделек у лоточника на углу. Будет что пожевать в поезде. Ступни, да и ноги тоже, замерзли, на нее неодолимо наваливается скорбное чувство, чувство обреченности. В ушах снова звучат хоры Бортнянского, перед глазами стоит лицо и пенсне мужчины в гробу. По дороге к лифту мистер Саттон сказал, что она является ныне счастливой обладательницей самой большой в городе коллекции порнографии. Мысль, которая могла бы вызвать у нее улыбку. А вместо того внушает ощущение одиночества, которого она прежде никогда не испытывала.
Сжимая в ладони три четвертака сдачи, она проходит под огромной крышей “Гранд-сентрал” с его расписанными звездами потолками и вспоминает о смелых, многоречивых людях, которые съехались в город, чтобы воспротивиться планам сноса этого огромного памятника архитектуры. Спасти священный храм поклонения поездам и странствиям. В городе, который наделял свои постройки величием и в котором никто никогда еще не пытался спасти хоть что-то. Городе, где фундаменты небоскребов уходят глубоко в камень этой островной фондовой биржи, где столь многие богачи имеют возможность прятаться в своих обороняемых швейцарами крепостях. Аминь.
