— Ах, какой милый ребёнок! — восклицала она при виде Такао и, подхватив его своими изящными ручками, осыпала щёчки младенца бесчисленными поцелуями. При этом глаза её смешливо щурились, превращаясь в две узкие щёлочки. Она словно бы и не задумывалась над тем, что Такао родила её предшественница, и это безмерно радовало дедушку с бабушкой.
В погожие дни Мия торчала на втором этаже, любуясь видом на море, и радовалась, как ребёнок. Её родной дом был зажат среди жилых строений, так что Мия была в восторге от того, что усадьба Сиракавы стоит на холме.
Мия хорошо исполняла баллады в стиле «токивадзу», и вот, как-то вечером её упросили исполнить отрывок из пьесы «Осоно и Рокусабуро» о любви куртизанки и плотника, где несчастные юноша и девушка, собравшиеся покончить жизнь самоубийством, объясняются друг другу в любви. Юми, которую в детстве тоже обучали исполнению в стиле «токивадзу», аккомпанировала Мие на сямисэне. Когда Мия мягким, но сильным голосом запела, сдвинув брови и напрягая белую шею, словно захлёбываясь от рыданий, всем показалось, что перед ними сидит сама Осоно, и присутствующих охватила неподдельная скорбь. Закончив петь, Мия откинула назад растрепавшиеся пряди и вытерла носовым платком пот, струившийся по лицу. В этот момент Митимасу, перебравшего сакэ, вырвало прямо на татами. Его подняли и отнесли в соседнюю комнату.
Мия нахмурилась и неохотно приподнялась, однако Юкитомо махнул рукой — мол, служанки уберут! — и Мия с видимым удовольствием пересела к свёкру.
— Не угодно ли чашечку сакэ? — протянула она, обращаясь к Юкитомо. — А то из-за моего ужасного пения молодого господина стошнило. — И Мия протянула свёкру бутылочку, приподняв её на ладони таким соблазнительным жестом, что Томо, сидевшая рядом, даже оторопела. Мия вела себя как молодая, но опытная гейша.
— Не говори глупостей! Ты прекрасно пела, — сказал Юкитомо. — Мне даже показалось, что это я сам собираюсь совершить самоубийство из-за несчастной любви! Посмотри, все просто потрясены твоим пением! Выпей-ка и ты чашечку. Что-то подсказывает мне, что ты любительница выпить…
Юкитомо протянул Мие собственную чашечку и наполнил её до краёв. С самого дня свадьбы Мия старалась держаться скромно и отказывалась от сакэ. Однако в тот вечер, поощряемая Юкитомо, она выпила три чашечки подряд. Уголки глаз у неё слегка порозовели, и сама она стала похожа на пышно распустившийся цветок. Суга, не удержавшись, бросила многозначительный взгляд на Юми.
Незаметно наблюдая за Мией, Юкитомо пришёл к выводу, что невестка искрится молодостью и весельем, порхая как беззаботная бабочка, только когда Митимасы нет рядом. Когда все деликатно удалялись, чтобы оставить молодожёнов наедине друг с другом, личико Мии приобретало унылое выражение. И под любым предлогом она старалась поскорее улизнуть, чтобы присоединиться к Суге и Юми, крутившимся вокруг Юкитомо.
Как-то раз Юкитомо намеренно отослал Митимасу, отправив его вместо себя на пикник, который устроила некая фирма, торговавшая цементом, а сам отправился вместе с Сугой, Юми и Мией в знаменитый парк в Хорикири любоваться расцветшими ирисами. Томо оставили дома на хозяйстве.
На поверхности большого пруда, помещавшегося посередине парка, лежали дощечки, образовывавшие зигзагообразный мостик. Вся водная гладь была усыпана тёмно-зелёными остроконечными листьями ирисов, и их лиловые, белые и пёстрые чашечки раскачивались под свежим ветром раннего лета.
Над прудом стремительно носились ласточки, сверкая белыми грудками, едва не касаясь зеркальной поверхности воды. Три девушки с разными причёсками, одетые в многослойные красочные одежды, являли такое ошеломляющее по красоте зрелище, что приковывали к себе взоры проходивших мимо людей.
— Три красавицы среди цветущих ирисов… Похоже на старинную гравюру, — восхищённо заметила пожилая дама.
Из всех троих больше всех резвилась и веселилась Мия. Когда под её ножкой хрустнула деревянная дощечка, она с притворным испугом взвизгнула:
— Ах! Сейчас сломается!.. Боюсь-боюсь… — и ухватилась за Сугу и Юми.
Когда они выбирались на берег, Юкитомо помог Мие подняться, почти подхватив её лёгкое тело. В этот момент ему вспомнилась полузабытая сцена в квартале Синбаси: тогда он точно так же поднял одну из молоденьких гейш-учениц. У девочки было такое же невесомое, гладкое тело.
— Молодая госпожа совсем не скучает вдали от супруга. Верно? — словно бы вскользь заметила вечером Суга, лёжа в постели с Юкитомо. — Без него она даже молодеет. Совсем как юная девочка…
За десять лет служения хозяину она выучилась незаметно проникать в самые потаённые его мысли. Возможно, Юкитомо не заметил скрытого намёка в словах Суги, во всяком случае, ничего не сказал — только лёгкая двусмысленная улыбка скользнула в уголках рта.
— Чему вы смеётесь?! Фу-у-у… Перестаньте…
— Да я не над тобой смеюсь. Над Мией…
— Над молодой госпожой? А что такое?
— Она тебе никого не напоминает, когда смеётся? Не замечала?
— Да нет… Не замечала. — Суга растерянно пожала плечами.
— А ты вспомни хорошенько. Я тебе когда-то показывал — помнишь женщин на эротических гравюрах?
— Ах вот вы о чём… — Суга стыдливо зарделась.
— Возможно, это хорошо для женщины, которая вышла замуж за такого идиота, как Митимаса. Но…
Юкитомо не закончил фразы, предоставив остальное воображению Суги, и, обняв её холодные, как свежевыпавший снег, плечи, привлёк к себе. Суга прижалась к нему, расценив недосказанную реплику Юкитомо, как безразличное презрение к Мие.
Опасения Томо оказались не беспочвенными.
Лето в том году выдалось ужасно жаркое, и Мия, перенёсшая в детстве плеврит, чудовищно страдала. Она страшно исхудала и, совершенно измученная и больная, большую часть дня проводила в постели на втором этаже. Однажды утром, когда впервые повеяло прохладным ветерком, в комнатах молодожёнов послышался подозрительный шум — и вдруг вниз по лестницы чуть ли не кубарем скатилась Мия в ночном кимоно. Она буквально рухнула у ног Томо в коридоре.
— Матушка… — выдохнула она и расплакалась в голос. Было слышно, как на втором этаже Митимаса топает ногами и изрыгает проклятия, однако никто не осмелился подняться к нему.
Томо была потрясена, хотя понимала, что этот момент рано или поздно всё равно наступит. Она обняла за плечи дрожащую, рыдающую Мию и отвела её в дальнюю комнату. Утешая невестку почти виноватым голосом, она попыталась выяснить подробности ссоры.
Поначалу Мия лепетала только что-то бессвязное вперемешку с рыданиями:
— О, как я была глупа… Невыносимо… с этим человеком… — но потом постепенно успокоилась и, путаясь и запинаясь, рассказала всё, что она думает о бессердечном поведении мужа. Как и предполагала Томо, Митимаса не вызывал у Мин симпатий с самого первого дня, однако это лето окончательно проявило всю скотскую жестокость его натуры. Не обращая внимания на физические страдания жены, Митимаса заставлял её заниматься любовью почти каждую ночь. Мия не сопротивлялась, поскольку сопротивление лишь сильней разжигало в нём похоть. Однако несколько дней назад у неё начались месячные. В такие периоды Мия воздерживалась от физической близости с мужем, но на сей раз он был неумолим. Прошлой ночью она всё же отвергла его, и наутро он проснулся в ужасной ярости, заявив, что жёны, которые прекословят мужьям, должны нести наказание по закону. А потом стал швырять в неё всё, что попадало под руку. Если она останется жить с таким человеком, то в один распрекрасный день он просто убьёт её, заявила Мия. А потому она возвращается в свой родной дом, к родителям. Прямо сегодня.
