Глава 1 РАННЕЕ ЦВЕТЕНИЕ
Лето только вступало в свои права. Был тихий солнечный полдень.
Кин Кусуми хлопотала по хозяйству с раннего утра. Дом её стоял на берегу реки Сумидагава в богатом квартале Ханакавадо токийского района Аса-куса. Срезав в маленьком садике несколько белых вьющихся клематисов, Кин долго возилась с цветами, любовно устраивая их в токонома[1]. До этого она вылизала до зеркального блеска две смежные комнаты на втором этаже. Окинув удовлетворённым взглядом результаты своего труда, Кин похлопала себя по натруженной пояснице и спустилась вниз по тёмной лестнице.
В тесной, примыкавшей к прихожей комнатке, подле зарешечённого окна сидела за шитьём её дочь Тоси. Тоси как раз пыталась вдеть нитку в ушко, держа иглу против света. В комнате плясали отражавшиеся от поверхности реки солнечные блики. Тоси подняла глаза на мать: Кин держала в руках свёрток плотной, пропитанной лаком бумаги, в которой она принесла в дом клематисы.
— Часы у соседей уже пробили три… Что-то гости запаздывают… Да, матушка?
— Ох, неужели уже так поздно?.. Впрочем… Они же едут от самой Уцуномии, меняя по дороге рикш… Писали, что прибудут пополудни, но похоже, раньше вечера не поспеют…
Кин присела к длинной жаровне-хибати[2]и раскурила тонкую серебряную трубочку с бамбуковым черенком.
— Вы, матушка, с самого утра в заботах… Устали, поди, — заметила Тоси, поправляя иголкой слегка растрепавшийся пучок. Затем воткнула иглу в красную подушечку, лежавшую на станке для шитья, завернула в обёрточную бумагу кусок пунцового шёлкового крепа и подошла к матери, слегка подволакивая изуродованную болезнью ногу. Видимо, тоже решила дать себе отдых.
— Наводи порядок, не наводи… Хоть каждый день убирайся, всё равно грязь! — Кин развязала тесёмки, прихватывавшие во время работы длинные рукава кимоно, и брезгливо выбила пыль из чёрного атласного воротника. Она даже не обмолвилась о том, каких чудовищных усилий ей стоило протереть притолоку и щель в поперечной декоративной балке, — для чего пришлось взгромоздиться па специальную подставочку, — однако её буквально распирало от гордости. Работа была поистине безупречной.
— Интересно, с чего это госпожа Сиракава решила пожаловать в Токио?.. — задумчиво протянула Тоси, потирая кончиками пальцев утомлённые глаза. Проблемы уборки явно не волновали её.
— Что ты хочешь этим сказать? — подозрительно покосилась на неё мать. Кин была молода душой, а Тоси из-за болезни упустила шанс выйти замуж, так что они общались друг с другом скорее как сёстры, нежели как мать и дочь. Порой Тоси выказывала даже большую зрелость в суждениях, чем сама Кин.
— Они же писали, что хотят осмотреть Токио… Что ж в этом особенного? — пожала плечами Кин.
— Не знаю, не знаю… — с сомнением пробормотала Тоси, задумчиво склонив голову. — С чего это такой важной даме попусту тратить время, глазея на столичные достопримечательности? Её супруг — главный секретарь в префектуральной управе. Второй человек после губернатора…
— Да, верно. Весьма влиятельный человек. — Кин выбила трубку о край жаровни. — Высоко взлетел… Даже не думала, что так вознесётся. Когда они жили по соседству с нами, господин Сиракава служил в Токийской управе. Впрочем, он и в те времена отличался недюжинным умом и хваткой. Было видно, что далеко пойдёт.
— То-то и оно, — с нажимом сказала Тоси. — Ну посудите сами: бросить занятого делами супруга и укатить с дочерью и служанкой любоваться видами Токио… Удивительное легкомыслие! Я бы ещё поняла, если она приехала навестить родителей… Но они же живут на Кюсю?
— Ну да… Госпожа Сиракава родом из Кумамото, как и её супруг. Но что из того? Что ты имеешь в виду?.. — Кин пристально всмотрелась в лицо дочери. — Ты хочешь сказать, что они собрались разводиться?.. Не может быть! В письме и намёка не было на такое…
— Да-да, разумеется… — прошептала Тоси, облокотившись о накрытый ватным одеялом край жаровни. Взгляд у неё был какой-то блуждающий, отрешённый, словно устремлённый за пределы земного.
Кин всякий раз мороз пробирал по коже от странных предвидений дочери, сбывавшихся непостижимым образом. Она заворожённо смотрела на Тоси, словно на всесильную прорицательницу, но Тоси вдруг резко отняла от лица руку и вздохнула.
— Нет… Ничего не могу понять.
Не прошло и часа, как к воротам дома Кусуми подлетели рикши. Из двух колясок вышли госпожа Томо Сиракава, её дочь — девятилетняя Эцуко — и служанка Ёси.
Первым делом гости смыли в загодя приготовленном фуро[3]дорожную пыль и грязь. Вскоре Томо Сиракава сидела в гостиной, преподнося подарки хозяйкам дома: сушёные персимоны, лаковую утварь из провинции Айдзу, — словом, то, чем издревле славилась Фукусима. Кроме того, она вручила Кин и Тоси красиво завёрнутые отрезы дорогих тканей, каждой с соответствующим возрасту узором.
На Томо Сиракава было строгое кимоно в полоску. Поверх кимоно на горделиво выпрямленных плечах ладно сидела накидка хаори[4]с фамильным гербом. Вообще весь её облик дышал невероятным достоинством, которого не было в те времена, когда она жила по соседству с Кин. За прошедшие пять лет Томо Сиракава обрела новый лоск жены высокопоставленного чиновника. Её глянцево-смуглое лицо было, пожалуй, излишне широковато, так что небольшие глаза, рот и довольно мясистый нос размещались на нём слишком свободно. В ней не было и намёка на нервную утончённость натуры, однако в полуприкрытых набухшими веками узких глазах, призваных скрывать любые эмоции, свозило странное раздражение. Именно этот тяжёлый взгляд, а также чопорность жестов и неестественная правильность речи всякий раз внушали Кин странное смущение при встречах с Томо на протяжении двух лет соседства, несмотря сердечную теплоту отношений. В Томо никогда не было ни заносчивости, ни высокомерной неприязненности — словом, ничего, что можно было поставить в упрёк. Пожалуй, разве что слишком закрыта — и только. Однако в теперешней Томо появилась особая церемонная горделивость.
Эцуко была сущим ребёнком, непосредственным и живым, с короткими волосами, собранными в детский пучок «табакобон». Она не отрывала восторженного взгляда от решётчатого окна, за которым плескалась диковинная река — Сумидагава.
