– Ну же! Обернись!
Так она и сделала – о, лучше бы она тянула время, оставаясь на месте, или бросилась бы обратно в клинику, закрывая ладонями лицо, а потом все отрицала.
Прямо перед ней стояла подозрительно нарядная Надежда, отчего-то решившая с самого утра взгромоздиться на представляющие опасность для жизни каблуки. Ее подведенные глаза сверкали, блестящие губы были растянуты в самой доброжелательной из возможных улыбок. А рядом с ней был… Яков.
Яков собственной персоной!
Яков, который думал, что в этот самый момент она нежится в волнах Средиземного моря, подставляя ласковому солнышку измученное городскими стрессами лицо.
– Мы случайно встретились в «Галерее», – невинным тоном объяснила Надежда, – и Яша так тепло о тебе отзывался, так скучал… что я просто не удержалась.
Яков даже не улыбнулся. У него был такой взгляд, словно он только что застал ее в постели по меньшей мере с тремя похотливо стонущими мужчинами.
– Ты? – его глаза формой напоминали огромные блюдца. – Значит… это правда? Я сначала не поверил…
Она словно онемела, соляным столбом приросла к земле.
– Таня, но… зачем?
– Прости, я тебя обманула, – выдавила Татьяна, – но я хотела как лучше…
– Не в обмане дело. Просто, зачем тебе вообще понадобилось, – он кивнул на ее бесформенные бедра, – это? И эти губы… Ты знаешь, что похожа на клоуна?
– Яша, я…
– Ты и так отлично выглядела, я никогда не дал бы тебе и тридцати пяти.
– Это так, но ей-то двадцать пять! – вырвалось у Татьяны.
– Ей – это кому?
– Елене, – промямлила она, – твоему первому ассистенту.
Яков нахмурился:
– Так, а при чем здесь Елена?
И тогда она торопливо выложила ему все – и о своем страхе старости, запрятанном в самую дальнюю внутреннюю шкатулку, и о загульной жизни, которой она была вполне довольна, пока не встретила его, и о тех чувствах, которые она испытала, увидев его в обществе Прекрасной Елены, и о своей подруге Надежде, которая вовремя подоспела с грамотным советом…
Яков слушал молча, но его лицо все больше мрачнело.
– Я же был готов сделать тебе предложение. Ты казалась такой уверенной в себе и мудрой. Я бы никогда не подумал, что у тебя есть глупые комплексы.
– У всех женщин есть глупые комплексы, – ее глаза под стеклами темных очков наполнились едкой влагой.
– Я думал, ты не такая как все, – развел руками он.
Вышедшие на прогулку пациенты клиники пластической хирургии с тщательно скрываемым любопытством наблюдали за драмой, разворачивающейся у них на глазах. Женщина с исхудавшим от вынужденной недельной голодовки лицом с помощью очков и банданы пыталась казаться моложе, но все равно было видно, что мадам успела пятый десяток разменять… Другая женщина, беззаботная, улыбающаяся, модно одетая, красивая – казалось, происходящее не имело к ней ни малейшего отношения. И коренастый мужчина с растерянным лицом – кажется, он вот-вот заплачет. Женщина в бандане пытается что-то ему сказать, но он только хмурит брови и отводит взгляд. А потом и вовсе разворачивается на каблуках своих модных ботинок и, махнув рукой, идет прочь, не обращая внимания на то, что кто-то умоляюще плачет ему вслед.
Потом она спрашивала Надежду:
– Зачем? Зачем ты это сделала?
Та пожимала плечами и даже не пыталась хоть как-то оправдаться.
– Неужели ты не догадывалась, что после такого он меня бросит? – наседала Татьяна, хотя и сама понимала, что поезд ушел и нет смысла восстанавливать справедливость.
– Догадывалась, – призналась Надежда, – но потом ты сама меня поблагодаришь.
– Что ты мелешь? За что мне тебя благодарить? За то, что всю жизнь мою разрушила?
– Наоборот, – спокойно улыбнулась она, – я не позволила мужчине разрушить твою жизнь. Хочешь, расскажу, как все было бы? Он бы на тебе женился, и года два-два с половиной ты жила бы в раю. Потом вы решили бы завести ребенка. Тебе пришлось бы колоть гормоны – все-таки уже не девочка. Ты бы располнела, подурнела и обзавелась отвратительным характером. Сначала твой Яков благородно бы с этим мирился, но потом до него дошло бы, что все это – навсегда. Он завел бы любовницу. Возможно, ту самую Прекрасную Елену. Они отрывались бы на полную катушку, трахались где ни попадя, мотались по романтическим курортам. А у тебя бы обвисли щеки и началась депрессия. Ты позвонила бы знакомому дилеру и заказала кокаин. С твоим ребенком сидела бы няня, и он бы думал, что няня и есть его мать. А еще через пару лет Яков с тобой развелся бы, оставив себе ребенка. А ты уже никогда не смогла бы вернуться в привычную колею. В свои сорок пять лет ты была бы самой несчастной женщиной на всем земном шаре.
Татьяна слушала потрясенно.
– Но откуда тебе знать? Может быть, все было бы совсем не так?
– Поверь мне, – усмехнулась Надежда, – я потому и не верю в брак, особенно в таком возрасте, что видела эту картину тысячу раз.
– Но теперь… Теперь у меня вообще ничего нет. Ни мужчины. Ни оптимизма. Ни даже этих мифических двух лет радости.
– У тебя есть стройные бедра и пухлые губы, – улыбнулась Надежда, – этого для счастья вполне достаточно, во всяком случае в Москве. Ты немного подепрессируешь, и жизнь наладится. Вот увидишь.
С Надеждой она больше не общалась. Но – вот ирония судьбы – все получилось примерно так, как она и предсказывала. Отек спал, и однажды утром Татьяна увидела в зеркале свое похорошевшее, помолодевшее лицо. Необходимость в компрессионном белье отпала, и на нее снова налезли джинсы, которые она носила в семьдесят втором. А что, винтаж сейчас в моде. Однажды вечером она пришла в «Кабаре» и увидела вокруг знакомые лица – все те, кто на протяжении последнего десятилетия притворялся ее друзьями, были ей искренне рады. Впервые за последние несколько месяцев Татьяна расслабилась, выпила шампанского, потанцевала, поцеловала какого-то типа, который прилип к ней, как мохеровый ворс к кашемировому пальто. Утром этот тип обнаружился в ее постели, и они даже вместе завтракали в «Антонио». Вечером ей кто-то позвонил с предложением смотаться на закрытую вечеринку на крыше, она согласилась – так ее жизнь снова завертелась-закрутилась, как парковая карусель после капремонта.
О Якове она старалась не вспоминать. Что ж, может быть, все и к лучшему. Может быть, треклятая Надежда права, и за несколько лет земного рая ей пришлось бы жестоко расплачиваться всю оставшуюся жизнь (а так ли много ей осталось, учитывая многолетнюю привычку к алкогольному и кокаиновому изобилию?).
Как известно, ада не существует – до тех пор, пока не узнаешь, что такое рай.
* * *
Давным-давно, в детстве, я думала, что страх – это когда обволакивающая чернота ночной комнаты душит тебя невидимыми клешнями. Я боялась темноты и умоляла родителей позволять мне включать на ночь настольную лампу. Они были против – до сих пор не могу понять, почему. Наверное, считали, что дрессировка собственными страхами закаляет характер.
