закричал.
Шогол-Ву подхватил Ашшу-Ри, оттащил от тяжёлых лап, острых копыт, взрывающих землю.
Загудела стренга.
Человек не трогал струны — ударял ладонью по дереву, и инструмент не пел, а низко выл. В этот перемежающийся хлопками гул вплёлся голос, тягучая песня без слов.
Зверь остановился, прислушиваясь, но нептица ударила снова, и он вскинулся, упал. Нептица едва успела выдернуть когти, отлетела. Встала, шипя, топорща перья, расставив крылья.
— Пусти меня, ты, порченый! — воскликнула охотница. — Я прикончу зверя, а после прикончу тебя!
Шогол-Ву разжал руки, и она встала, пошатываясь. Потянулась к опустевшим ножнам, огляделась, высматривая, где обронила нож.
Стренга гудела, и этот звук прибивал к земле, укрывал тяжёлым одеялом. Мешал слышать. Не позволял думать.
— Умолкни, ты, знающий мать! Умолкни! — зарычала Ашша-Ри, но человек не остановился.
Зверь поднялся, медленный, будто сонный, и нептица налетела опять. Опрокинула, вцепившись в бок, принялась драть когтями задних лап, клевать куда придётся. Зверь визжал, сучил копытами, поднимая морду, и не мог дотянуться.
Шогол-Ву, сжимая нож, подобрался ближе. Он то подходил на шаг, ещё на шаг, то отскакивал от бьющих крыльев и копыт. Пытался не слушать стренгу — она уводила прочь, точно и не было битвы, и вспаханной земли, залитой кровью и пеной, и хрипящего зверя, разъярённого и сильного — ещё достаточно сильного, чтобы умереть не первым.
Он выждал миг, и нож ударил.
Запятнанному не доводилось встречать зверя, подобного этому, но Двуликий создал их всех схожими. Одними и теми же тропами бежала кровь, и у каждого билось сердце в груди.
Зверь вскрикнул неверяще, удивлённо. Захрипел, дёрнулся. Большое сильное сердце не хотело умирать, не сдалось сразу. Зверь попытался ещё встать, но колени подогнулись, и он упал тяжело. Приоткрылась пасть, маленький глаз уставился на запятнанного, тускнея. Пошевелились лапы, замерли, и сонная неподвижность пустоши окутала зверя, взяла его себе, как камень и земляные хребты, как мёртвую траву прошлого года.
Нептица, почуяв, отошла. Уселась, вылизывая лапу в чужой крови. Стренга ещё гудела, но тут же и утихла.
— Я отправлю тебя к ушам богов! — вскричала Ашша-Ри. — Трёхрукий лишил тебя разума? Охотнику в битве нужны уши, зачем мешал?
— Мешал? — так же зло прозвенел голос человека. — Выродки, вы хоть думаете перед тем, как стрелы пускать, или боги для вас ума пожалели?
Ашша-Ри толкнула его, и он упал.
Шогол-Ву протёр лезвие о траву и поднялся.
— Вы хоть знаете, что это за тварь? — выкрикнул человек, отползая от Ашши-Ри. — Из Запретного леса!
Та остановилась.
— Откуда знаешь? Туда путь заказан.
— Заказан, не заказан, а только я там был!
Человек поднялся, морщась.
— Это такие, как вы, только байки слушают и от страха трясутся, а я был однажды, ясно? Не побоялся и пошёл, так-то, — смахивая с одежды сор, сказал он.
Отряхнувшись, человек зашагал, прихрамывая, к мёртвому зверю. Уселся рядом, положил ладонь на щетинистую макушку и лишь тогда продолжил:
— Это страж. Так дети леса их зовут. Не злой он. Вы, лишь бы убивать… Он не напал бы первым. Выродки, одно слово.
— Мы не могли знать. Я никогда таких не видел.
— Да и никто не видел. Видно, из-за Свартина всё. Мало ему людских земель, мало вашего Косматого хребта, он ещё и к Запретному лесу потянул свою лапу — ну, слышали уже. Взялся рубить. Может, дети леса осерчали, а может, и сам лес — не зря ж его Запретным зовут.
Человек покачал головой.
— Я так, с краю прогулялся, много не вызнал. Но если из леса того полезет всё, что там живёт, людям мало не покажется. Зря Свартин их тронул, ой, зря…
— Зачем ты мешал?
— Мешал? Я зверя успокаивал. Слышал, как дети леса им поют. Переврал, должно быть, всё, а чем я ещё мог помочь? Если бы я хоть слово успел вставить, если бы вот эта со своим луком не влезла!..
— Тот, кто бьёт первым, остаётся жив! Чего было ждать? Мне не нужны слова бесхребетного, не умеющего даже сражаться. С чего ты плачешь по зверю? А ты…
Ашша-Ри, стиснув зубы, обернулась к запятнанному.
— Если ещё сочтёшь слабой, лучше перережь мне горло. Я — верное дитя племени, и я заслуживаю того, чтобы со мной обходились по его законам. Не оскорбляй меня милосердием. Я прощала тебя лишь потому, что ты порченый, но больше не стану!
— Пришло время других законов. Кто остался от нашего племени, Ашша-Ри? Если позволять каждой жизни легко угаснуть, как скоро о нас забудут? Мы уйдём сами, без людской помощи. Останемся только в старых байках, да и те им надоест пересказывать.
— Ты… Порченый, одно слово. Только порченый может так думать.
Ветер, до этой поры дремавший, налетел с шумом. Пригнул метёлки трав, взъерошил перья нептицы, погладил мёртвого зверя по лохматому загривку. Загудел, сунув нос в стренгу.
— Идём, что ли? — сказал человек, поднимаясь. — Или ещё кого хотите подождать, чтобы помереть с честью?
Пустошь лежала, равнодушная и молчаливая. Она знала всё о том, где среди холмов скрывается зверь. И о тех, что идут по незримым тропам, и о других, пустившихся по следу. Пустошь знала, но даже если бы могла сказать, она бы не предупредила. Что ей, живой и мёртвой, лежащей в вечности, до мелких дел.
Глава 8. Погоня
Человек сидел на упавшем стволе и медленно, не торопясь, жевал белый корень старого года, сморщенный и вялый. Шогол-Ву отыскал их ночью на ближайшем поле, забытые при сборе урожая. Дичь не стреляли, хотя тут, близ людского жилья, водились упитанные зайцы. Огня решили не жечь.
— Чего ты ждёшь? — зашипела Ашша-Ри. — Двуликий поднимается всё выше по холму!
— Да, да. Вот доем и пойду. Давно я этакой дряни не едал… Должны у меня быть силы, как по-твоему, а? Нельзя идти на дело, если брюхо от голода подводит и голова плывёт!
— На дело?
— Чего к словам цепляешься, рожа пятнистая? Это я только так говорю. Чего б и не купить ваши мази честно, если вот — в кармане раковины звенят? Но если из-за этой за нами погоня, я ж не знаю, может, они и до Подковок добрались. Может, ноги уносить придётся, а как унесёшь, если они меня едва несут? Из-за вас всё!..
Ашша-Ри вырвала корень из рук человека и отшвырнула в сторону, в заросли раздери-куста. Нептица поглядела любопытно, но подниматься не стала, продолжила чистить перья.
— Иди! — воскликнула Ашша-Ри, указывая рукой. — Живо! Пора уходить, а ты ещё тут!..
— Ладно, ладно, — заворчал человек.
Он поднялся, отряхнулся
