всплывали из-под полы на рынке или в лавках. Казалось бы, людей, которые могли устроить подобную разветвленную сеть, здесь не так много – в большинстве своем одни славяне, известные незлобивым покладистым нравом, да влахи, хитрые, но темные, гордые и трусливые - а вот поди ж ты! Последнее происшествие случилось как раз вскоре, когда Анна-Мария милосердно подобрала Лисицу на берегу грязной речушки: разбойники разграбили карету дочери барона фон Виссена, который неразумно отпустил свое дитя пожить у родственников после смерти жены, опасаясь, что она будет лишена материнской заботы. Из слуг выжил один кучер, которому отрезали нос и с гоготом отправили в город, чтобы он рассказал о похищении дочери барона и о том, что горные молодцы за нее требуют выкуп. Несчастный так перепугался, что говорили, будто он заикается до сих пор и покрывается мелкой дрожью, как только речь заходит о дальних путешествиях, хотя прошло уже почти больше недели.
Лисица подозревал, что именно с этими людьми ему и довелось столкнуться. Наглости их нельзя было не восхититься – сидеть в кабаке посреди города, зная, что по твоим следам рыщут, рискнул бы не каждый. Дело осложнялось тем, что они его запомнили, и случайная встреча могла бы стать для Лисицы последней. Непросто было и с должником. Господин Сделайте-для-меня-работу-а-я-быть-может-щедро-заплачу преспокойно вращался среди важных господ, наслаждаясь балами в свою честь, симпатичными дочками местного унгарского и немецкого дворянства и богатых купцов, объедался на званых ужинах и пользовался всеми благами, которые только дает принадлежность к императорским слугам. Иногда, когда кавалькада нарядных всадников на сытых, ухоженных лошадях с заплетенными хвостами, с блестящей шерстью проезжала мимо с гомоном и веселыми разговорами, Лисице нестерпимо хотелось выкинуть негодяя из седла, зажать в темном уголке и припомнить ему во всех подробностях, как тот трусливо бежал из Буды, когда ему прищемили хвост, и как нанятую тайную стражу, среди которой был Лисица, почти поголовно перерезали, и мертвых бросили, как собак, в лесу, в болотную грязь. Так сказать, поделиться опытом в полной мере. Чтоб пробрало до костей.
Те дни и особенно ночь резни Лисица помнил хорошо. И до этого доводилось испытать немало, и встретиться с предательством и с жестокостью – на корабле у датских берегов, когда его, ограбленного, выкинули за борт, и он, тогда еще малец, чуть не потонул, наглотавшись воды со вкусом затхлых водорослей, а потом от той же воды чуть не отдал Богу душу на берегу, мучаясь животом; в армии короля Фридриха, где среди солдат ходила одна поговорка: кто грешно жил, тот в аду вновь пойдет рекрутом в прусскую армию, из-за невинной шутки могли прогнать сквозь строй солдат с вымоченными в соли шпицрутенами, будто вора или пьяницу, а поправить или не выполнять приказ лощеного глупца, которому за деньги и знатный род достался офицерский чин, значило подписать себе смертный приговор; в доме у любимой женщины, которая не гнушалась использовать нежные чувства на выгоду себе, чтобы после выдать ослепшего от страсти влюбленного врагам, - но такое хладнокровие ему было в новинку. На память от той ночи у него осталась пуля в левом плече, которую можно было нащупать через слой мяса; неопытный лекарь не смог ее достать и клятвенно пообещал, что она выйдет со временем сама – да вот только та не торопилась, и в дождливую погоду рана ныла.
Ночи в горах были темными, но сегодня луна то и дело проказливо выглядывала из-за облаков, и в ее смутном свете виднелся наезженный тракт вдоль реки Олт. Над водой дважды появлялся фонарь, горевший на носу баржи, и тогда до Лисицы, сидевшего у камня с раздвоенной верхушкой, доносился плеск воды, а иногда и обрывки людской речи – в ночи эти звуки были неуместны, как бродяга из канавы на королевском совете. Он потер раненое плечо – полночный час уже давно прошел, а девица все не являлась на назначенное место. Лисица с нежностью подумал об Анне-Марии, та, хоть была и изобретательна в любви, но никогда не опаздывала даже из женского кокетства, в отличие от той, кого он ждал. Милая девица, только понимает все буквально, словно при ее рождении ангелы потеряли где-то чувство юмора – вылитый отец. Заметит ли она, что Лисица сегодня не ночует дома? Оставалось надеяться, что если заметит, то обойдется без сковороды и метлы – Анна-Мария была ревнива, скора на расправу и рука у нее была тяжелая.
Мысли о прелестной дочери господина Дома прервал шорох юбок, и пахнуло пропотевшим льном и чем-то вроде рыбьего клея. Лисица выпрямился, протянул руку и схватился за складки платья. Девушка возмущенно охнула, но тут же поддалась ему.
- Это ты? – голос у нее был одновременно хриплым и тонким, как будто с рождения она курила крепкий табак и запивала его местной водкой, а потом гуляла по морозу, разинув рот.
- Я, - честно признался Лисица.
Она прижалась к нему, и не без колебаний он обнял ее, чувствуя под рукой горб, который не мог выпрямить даже жесткий корсет. От брезгливости надо было избавиться.
- Держи подарок, - шепнул он и сунул в руки горбунье сверток. Та с хищным клекотом радости схватила его и развернула, хотя в глубокой тени вряд ли могла разглядеть льняной платок.
- Ты принес его, как и обещал! - горбунья потерлась о плечо Лисицы, как кошка, и отпрянула. Она ловко спрятала подарок под юбками и чопорно заявила, - Но не думай, меня так просто не купишь.
- Даже и не думал, - заверил ее Лисица. Он сомневался, что несчастной горбатой хромоножке вообще кто-нибудь когда-либо что-то дарил по собственной воле.
- У меня дома есть такие богатства, которые тебе и не снились!
- Неужто? – Лисица обнял ее крепче, и она с коротким кокетливым смешком ударила его по руке. После нескольких минут возни, пока девица принимала недоступный вид и пресекала любые ласки, будто бы они ей не нравились, ему удалось ее поцеловать в щеку, а потом в губы. Горбунья замерла в его руках; от нее шел жар ожидания.
