его любовница передала его святейшеству дорогую жемчужину, которую он желал заполучить. Тем не менее кардинал Орсини все равно умер в тюрьме, говорили, что от отравленного вина, поданного ему по приказу Александра VI. Комментарий Крейтона к этой истории[21] показывает характер режима голой власти:
Интересно то, что коварное деяние не вызвало никакого возмущения и увенчалось полным успехом; впрочем, в замысловатой политике Италии исход любого дела определялся лишь мастерством самих игроков. Кондотьеры представляли только самих себя, а когда их так или иначе, пусть и коварством, устраняли, от них ничего не оставалось. Не было партии или заинтересованных групп, которые были бы оскорблены падением Орсини или Вителоццо. Армии кондотьеров были прекрасны, пока они следовали за своими полководцами; когда же последних устраняли, солдаты разбегались и шли на службу к кому-то другому… Большинство восхищалось решительностью и хладнокровием, проявленным Чезаре в этих делах… Никакого оскорбления тогдашней морали нанесено не было… Большинство итальянцев считали вполне удовлетворительным замечание Чезаре, сделанное Макиавелли: «Достойно обмануть тех, кто показал себя мастерами коварства». Поступки Чезаре судили по их успешности.
В Италии времен Возрождения, как и в Древней Греции, весьма высокий уровень цивилизации сочетался с очень низким уровнем морали: обе эпохи породили гениальность высшего типа и в то же время наиболее отвратительные примеры подлости; причем в оба этих периода между подлецами и гениями нет непримиримых противоречий. Так, Леонардо возводил укрепления для Чезаре Борджиа; некоторые ученики Сократа оказались одними из худших среди тридцати тиранов; ученики Платона были замешаны в постыдных делах Сиракуз; а Аристотель женился на племяннице тирана. В эти эпохи после того, как примерно сто пятьдесят лет искусство, литература и убийство процветали бок о бок, все это было задушено менее цивилизованными, но более крепкими нациями Запада и Севера. В обоих случаях утрата политической независимости повлекла за собой не только культурное разложение, но и потерю торгового превосходства вместе с чудовищным обнищанием.
Обычно периоды голой власти достаточно коротки. Они, как правило, заканчиваются одним из трех сценариев. Первый – внешнее завоевание, что случилось в Греции и Италии, которые мы уже рассмотрели. Второй – создание устойчивой диктатуры, которая вскоре становится традиционной; наиболее яркий пример такого рода – империя Августа, которая возникла после гражданских войн, длившихся от консульства Мария до поражения Антония. Третий – появление новой религии, если использовать это слово в максимально широком смысле. Очевидный пример такого рода – объединение ранее воевавших друг с другом племен Аравии Мухаммедом. Преобладание голой власти в международных отношениях после Первой мировой войны могло бы закончиться установлением коммунизма по всей Европе, если бы у России был достаточный излишек экспортируемого продовольствия.
Когда власть является голой, причем не только на международном уровне, но и во внутреннем правлении отдельных государств, методы приобретения власти оказываются намного более безжалостными, чем в других случаях. Эта тема была рассмотрена, прежде всего, Макиавелли. Возьмем, к примеру, его похвалу Чезаре Борджиа, который принял особые меры на случай смерти Александра VI:
Во избежание этого [опасностей, создаваемых возможным преемником Александра] он задумал четыре меры предосторожности: во-первых, истребить разоренных им правителей вместе с семействами, чтобы не дать новому папе повода выступить в их защиту; во-вторых, расположить к себе римских нобилей, чтобы с их помощью держать в узде будущего преемника Александра; в-третьих, иметь в Коллегии кардиналов как можно больше своих людей; в-четвертых, успеть до смерти папы Александра расширить свои владения настолько, чтобы самостоятельно выдержать первый натиск извне. Когда Александр умер, у герцога было исполнено три части замысла, а четвертая была близка к исполнению. Из разоренных им правителей он умертвил всех, до кого мог добраться, и лишь немногим удалось спастись… (Макиавелли. Государь. Гл. VII).
Второй, третий и четвертый из этих методов могли бы применяться в любую эпоху, однако первый метод в период устойчивого правления шокировал бы общественное мнение. Британский премьер-министр не может надеяться укрепить свою позицию, убив лидера оппозиции. Но там, где власть является голой, такие моральные ограничения снимаются.
Власть является голой, когда ее подданные уважают ее исключительно потому, что это власть, а не по какой-то другой причине. Так, определенная форма власти, являвшаяся традиционной, становится голой, как только традиция перестает признаваться подданными. Отсюда следует, что периоды свободомыслия и яростной критики обычно превращаются в периоды голой власти. Так было и в Греции, и в Италии эпохи Возрождения. Теория, подходящая для голой власти, была сформулирована Платоном в первой книге «Государства» от лица Фрасимаха, которого утомляют изящные попытки Сократа найти этическое определение справедливости. Фрасимах заявляет:
Справедливость, утверждаю я, это то, что пригодно сильнейшему… Устанавливает же законы всякая власть в свою пользу: демократия – демократические законы, тирания – тиранические, так же и в остальных случаях. Установив законы, объявляют их справедливыми для подвластных – это и есть как раз то, что полезно властям, а преступающего их карают как нарушителя законов и справедливости. Так вот я и говорю, почтеннейший Сократ: во всех государствах справедливостью считается одно и то же, а именно то, что пригодно существующей власти. А ведь она – сила, вот и выходит, если кто правильно рассуждает, что справедливость – везде одно и то же: то, что пригодно для сильнейшего.
Везде, где в целом принят такой взгляд, правители перестают подчиняться моральным ограничениям, поскольку то, что они делают, чтобы удержать власть, если и кажется шокирующим, то лишь тем, кто прямо от них страдает. Бунтовщиков также сдерживает лишь страх поражения; если они могут добиться успеха безжалостными мерами, им не нужно бояться того, что из-за такой безжалостности они потеряют популярность.
Учение Фрасимаха там, где оно стало общепринятым, ставит существование упорядоченного сообщества в полную зависимость от непосредственной физической силы, которой располагает правительство. Соответственно, неизбежной оно делает военную тиранию. Другие формы правления могут быть устойчивыми только там, где есть некое широко распространенное убеждение, внушающее уважение к наличному распределению власти. Убеждения, показавшие свою успешность в этом отношении, обычно не могли выстоять против интеллектуальной критики. Власть в разные времена ограничивалась – при общем согласии – королевскими семействами, аристократами, богатыми людьми, мужчинами, но не женщинами, белыми, но не людьми с другим цветом кожи. Однако рост образованности среди подданных привел к тому, что они стали отвергать подобные ограничения, и власти предержащие были вынуждены либо уступать, либо опираться на голую силу. Если упорядоченное правление желает добиться общего признания, необходимо найти какой-то способ убедить большинство населения согласиться с тем или иным учением, отличным от доктрины Фрасимаха.
Рассмотрение методов, позволяющих добиться общего согласия на определенную форму правления и при этом отличных от суеверия, я отложу до следующих глав, но
