здесь стоит сделать несколько предварительных замечаний. Во-первых, проблема не является по своему существу неразрешимой, поскольку она была решена в США. (Вряд ли можно сказать, что она была решена в Великобритании, ведь уважение к короне – существенный элемент британской стабильности.) Во-вторых, преимущества упорядоченного правления должны быть воплощены в повседневной жизни; обычно для этого необходимо наличие возможностей для энергичных людей разбогатеть или обрести власть конституционными методами. Там, где классу энергичных и способных людей препятствуют в желанной карьере, возникает источник нестабильности, который рано или поздно приведет к бунту. В-третьих, понадобится некий общественный договор, добровольно принятый в интересах порядка, который не был бы столь очевидно несправедливым, что вызвал бы общее сопротивление. Подобный договор, если какое-то время он окажется успешным, вскоре станет традиционным, обретя всю силу традиционной власти.
Современному читателю «Общественный договор» Руссо не кажется таким уж революционным, и ему трудно понять, почему он потряс правящие круги. Главная причина, я полагаю, в том, что он стремился основать правительственную власть на договоре, принятом на рациональных основаниях, а не на суеверном почитании монархов. Воздействие учения Руссо на мир в целом показывает трудность, с которой мы сталкиваемся при попытке добиться от людей согласия с тем или иным несуеверным основанием правления. Быть может, это вообще невозможно, когда суеверие сметается внезапно: в качестве предварительного обучения в таких случаях требуется определенная практика добровольного сотрудничества. Значительная трудность состоит в том, что уважение к закону необходимо для социального порядка, однако оно невозможно при традиционном порядке, который более не вызывает согласия и неизбежно попирается при революции. Однако, хотя эта проблема сложна, ее необходимо решить, если существование упорядоченных сообществ должно быть совместимо со свободным применением разума.
Природа этой проблемы подчас понимается неверно. Недостаточно найти в сфере мысли форму правления, в которой теоретик не видит какого-либо реального мотива для восстания; необходимо найти такую форму правления, которая не только может быть осуществима на практике, но и, существуя, будет пользоваться достаточной поддержкой, чтобы успешно подавлять или предотвращать революционные выступления. Это проблема практического государственного управления, в котором следует учитывать все верования и предрассудки населения. Есть те, кто полагает, что почти любая группа людей, стоит ей только захватить машинерию государства, способна добиться всеобщего согласия за счет пропаганды. Но у этой доктрины есть очевидные ограничения. Государственная пропаганда не так давно оказалась бессильной, когда столкнулась с национальным чувством, что произошло в Индии и (до 1921 года) в Ирландии. Ей сложно брать верх над сильным религиозным чувством. Остается вопросом, насколько хорошо и как долго она может удерживать власть над интересами большинства. Необходимо признать, однако, то, что государственная пропаганда постоянно совершенствуется; поэтому правительствам становится проще добиваться согласия. Вопросы, поставленные нами, будут полнее рассмотрены в следующих главах; пока же достаточно просто помнить о них.
До сего момента я рассуждал о политической власти, однако в экономической сфере голая власть обладает по меньшей мере тем же значением. Маркс считал все экономические отношения, исключая социалистическое общество будущего, управляемыми исключительно голой властью. Тогда как поздний Эли Галеви, историк бентамизма, заметил однажды, что в целом человеку платят за его труд то, что он сам считает его ценой. Я уверен, что это не относится к авторам. Я всегда замечал, что, чем более ценной мне казалась написанная мной книга, тем меньше мне за нее платили. И если успешные бизнесмены действительно полагают, что их труд стоит того, что он им приносит, они, должно быть, еще глупее, чем кажутся. Тем не менее в теории Галеви есть зерно истины. В устойчивом сообществе не должно быть сколько-нибудь значимого класса, терзаемого чувством несправедливости; поэтому необходимо предположить, что там, где нет значительного экономического недовольства, большинство людей не ощущают того, что им существенно недоплачивают. В неразвитых обществах, где уровень жизни зависит больше от статуса, чем от контракта, человек, как правило, полагает, что справедливым является то, что закреплено обычаем. Но даже тогда в формуле Галеви причина и следствие смешаны: обычай – это причина ощущения того, что справедливо, а не наоборот. В этом случае экономическая власть традиционна; она становится голой только тогда, когда прежние традиции разрушаются или же становятся по той или иной причине предметом критики.
На первых этапах промышленного развития не было обычаев, которые бы регулировали заработную плату, к тому же работники еще не были организованы. Соответственно, отношение работодателя и работника представляло собой отношение голой власти – в тех пределах, которые допускались государством; и поначалу такие пределы были весьма широкими. Ортодоксальные экономисты учили тому, что заработная плата неквалифицированных рабочих должна стремиться к уровню чистого выживания, однако они не поняли того, что это зависит от недопущения наемных рабочих до политической власти и до преимуществ объединения. Маркс считал этот вопрос вопросом власти, однако я полагаю, что он недооценивал политическую власть в сравнении с экономической. Профсоюзы, которые значительно повысили переговорную силу наемных работников, можно подавить, если у работников нет никакой политической власти; некоторые правовые решения в Англии могли бы сузить их возможности, если бы не тот факт, что после 1868 года городские рабочие обладали избирательным правом. При наличии профсоюзов заработная плата определяется уже не голой властью, но переговорным процессом, как при покупке и продаже товаров.
Роль, которую голая власть сыграла в экономике, намного больше, чем было принято считать до распространения влияния Маркса. В определенных случаях это очевидно. Трофей, отнятый разбойником у своей жертвы или завоевателем у побежденной нации, определяется, очевидно, голой властью. То же относится и к рабству, когда раб не соглашается со своим положением в силу давней привычки. Платеж изымается голой властью, если его необходимо выплатить, несмотря на возмущение того, кто платит. Подобное возмущение возникает в двух случаях – когда он не определяется обычаем и когда вследствие смены точки зрения обычай сам стал считаться несправедливым. Раньше у мужа была полная власть над собственностью жены, однако феминистское движение стало причиной восстания против этого обычая, что привело к переменам в законах. Раньше работодатели не отвечали за несчастные случаи со своими работниками; в этой сфере настроение тоже поменялось, что означало введение новых законов. Примеров такого рода очень много.
Работник-социалист может считать несправедливым то, что его доход меньше, чем у работодателя; в этом случае к согласию его вынуждает только голая власть. Старая система экономического неравенства является традиционной, и сама по себе она не вызывает недовольства, если не считать тех, кто бунтует против традиции. Следовательно, любое укрепление социалистических мнений представляет власть капиталиста как власть еще более голую; этот случай аналогичен примеру ереси и власти католической церкви. Как мы уже поняли, голой власти присущи определенные недостатки, если сравнивать ее с властью, добивающейся согласия;
