повёз. Тот, как я слышал, до девок сильно охоч. Целый гарем собрал. А взамен паша купцов к ногаям пустит и торговать с ними разрешит.
Я только зубами заскрежетал от бессилия. Что может быть страшней, чем чувство собственной беспомощности? Особенно, когда происходит что-то страшное с близким тебе человеком, а ты ничего не можешь для него сделать? Да-да. Эта простая крестьянская девочка перестала быть для меня чужой. Успел я к ней прикипеть душой за время совместного нелёгкого пути по степи. Основательно так прикипеть!
В стане ногаев между тем царило оживление; зарезали двух коней, в котлах аппетитно забурлило, распространяя вокруг дразнящий, дурманящий мясной дух.
— Что пригорюнился, брат Фёдор? — вновь подсел ко мне Илейко. — Всё о девке горюешь? Так по мне, ей тут побольше других повезло. Попадёт в гарем к паше, как сыр в масле кататься будет. Турки своих наложниц в сытости держат, да и работой не утруждают. А если сына родит, так паша её и в жёны взять может. Другим доля похуже может выпасть.
— Это какая же?
— Да купит бедняжку какой-нибудь зажиточный татарин. И будет с утра до вечера на винограднике горбатиться, а ночью вместо отдыха ещё и хозяина ублажать. И так из года в год, пока не сдохнет, — казак помолчал, разглядывая текущие в полусотне метров от нас воды Дона и, вздохнув, прошептал мне почти в ухо: — Бежать со мной не раздумал?
— Нет. Когда?
— Сегодня ночью, как только басурмане спать улягутся.
— А не догонят, как тех двоих?
— Так-то в степи дело было. Там пешему от конного далеко не утечь. Да и следили за нами внимательно. А тут Дон. И вода под боком, и спрятаться в случае чего есть где. Опять же ногаи сегодня удачный поход праздновать да добычу делить станут. Присмотр за нами не такой, как раньше будет, — Илейко помолчал и нехотя добавил: — А если и догонят, то уже, вряд ли казнят. В худшем случае плетей всыпят, да и то не много. До Азова мы дошли, зачем товар портить?
— А куда бежать? — пригнулся я ещё ближе к Илейке.
— Вверх по реке, к казакам. Их становища отсюда совсем недалеко. К тому же разъезды казацкие почти до самого Азова доходят. Не решатся ногайцы далеко от Азова отъехать. Если в первый же день не поймают, то скорее всего на дальнейшие поиски плюнут. Они с добычей сейчас, им жизнью теперь рисковать неохота. Только уходит уже этой ночью надо. Завтра купцы придут и всё, прощай, волюшка. Те колодки сразу оденут, в них далеко не убежишь.
— Я тоже с вами, — присунулся к нам с другой стороны Силантий.
— Ты-то куда? — недовольно покосился в его сторону казак. — Совсем ополоумел? Ты и сюда насилу дошёл. Вон, на ногах еле стоишь! Я грешным делом уже вчера думал, что тебе горло перережут. Повезло. Азов рядом был, пожадничали ногаи. А тут быстро уходить нужно будет. Не сдюжишь ты!
— Илейко прав, Силантий, — со вздохом признал я. — Обессилел ты. Какой уж тут побег? Оставайся. Жить и в неволе можно. А там может и на волю когда-нибудь повезёт вырваться.
— Нет, — пожилой рыбак уныло покачал головой. — Если сейчас не сбегу, так на чужбине и сгину. Я ведь не дурной, Илейко, — повернулся он к казаку. — Я с пониманием. Задерживать вас с братом Фёдором в побеге буду. Ты освободи меня, когда срок придёт, и бегите. А я уж сам, потихоньку, вдоль бережка. Бог даст, и не найдут супостаты. Сызмальства у реки живу, прятаться у воды умею. А коли найдут, то на тебе вины нет. Помирать буду, всё равно тебя добрым словом помяну, за то, что надежду дал, не бросил тут связанного. Освободи, — ещё раз тихо попросил Силантий. — Не сдюжу, значит, судьба такая! Я знаю, у тебя есть, чем путы перерезать.
— Ладно, Силантий, — согласился с рыбаком казак. — Будь, по-твоему. А что касаемо побега, — посмотрел он мне в глаза, — То уходить все по одиночке будем. Глядишь, и повезёт кому до казацких становищ добраться. Вы, главное, и впрямь, возле Дона держитесь: и вода под боком, и спрятаться легче.
— Хорошо, — резюмировал я, подводя черту под нашим решением. Правда, насчёт маршрута побега у меня немного другие мысли были. Но, это я уже после с Силантием обсужу, вдвоём. Раз казак своими планами делится не хочет, так и я не буду. Разрежет верёвки и разбежимся, каждый в свою сторону. Я ему ничего не должен и отвлекать на себя погоню, не собираюсь. — Значит, решено. Как стемнеет, уходим.
К сожалению, судьба вновь решила внести коррективы в мои планы. До вечера всё было спокойно. Ну, как спокойно? Ногаи веселились вовсю, празднуя удачный набег, но нас не трогали. Даже пожрать соизволили дать. Но вечером вспомнили и о нас.
Вначале утащили двух женщин. Мол, деньга деньгой, а о себе родненьком тоже забывать не надо. После опасного набега и расслабиться немного нужно.
Нам оставалось только женские крики слушать да зубами от бессилия скрипеть.
Затем степняки, насытив плоть, начали бряцать оружием, устроив что-то вроде показательного выступления.
— Плохо, — тяжко вздохнув, констатировал средних лет бородач, сидевший неподалёку от меня. — Как бы до беды не дошло.
— Так мы и так в беде. Куда уж дальше? — вздохнули я ему в ответ.
— Есть куда! — вызверился мужик. — Вишь, басурмане, пока, на чучелах свою удаль показывают? А кровь взыграет и до нас не ровен час доберутся!
— Кто же полон перед торгом убивает? — усомнился я. — Не для того нас от самой Самары сюда волокли, чтобы затем просто перебить. Купцам трупы без надобности.
— А весь полон и не тронут, — возразил мне мужик. — А вот самых слабых и никчёмных порешить могут.
Оракул бородатый, блин. И получаса не прошло, как несколько воинов к нам двинулись. Выхватили из толпы худосочного молодого паренька, растолкав людей подошли к нам, подхватили с земли Силантия.
— Куда ж вы меня? — задёргался тот, дико вращая глазами. — Отпустите, Христа Ради! — и закричал под обрушившимися на него ударами плетей.
— Прощай, Силантий! — приподнявшись с травы, прокричал вслед ему Илейко. — Не поминай нас лихом!
— Прощайте! Помолись
