Анабель?
КРИСП: Кажется, нет. Не знаю. Все случилось так быстро.
БЕЙКЕРСФИЛД: Чарли говорит, что ты сломал ему руку сковородой.
КРИСП: Да.
БЕЙКЕРСФИЛД: Он говорит, что они уже шли на выход, когда ты это сделал.
КРИСП: Они… они угрожали. Он угрожал.
БЕЙКЕРСФИЛД: «Он» – это Чарли?
КРИСП: Да.
БЕЙКЕРСФИЛД: Он угрожал Анабель?
КРИСП: Мне. Нам обоим.
БЕЙКЕРСФИЛД: А где в это время был Дэниэл? Что он делал?
КРИСП: Кто?
БЕЙКЕРСФИЛД: Человек, которого ты убил, Сэм. Его звали Дэниэл. У него была семья. У него была жена. И у нее, оказывается, имя тоже есть. Хочешь его узнать?
КРИСП: (…)
БЕЙКЕРСФИЛД: Ее зовут Констанс.
КРИСП: Ты злишься на меня, Уолли?
БЕЙКЕРСФИЛД: Я просто… я пытаюсь понять, что здесь произошло, а ты мою задачу не облегчаешь. Буду с тобой честен, то, что ты говоришь, звучит не очень-то хорошо. Так где был Дэниэл?
КРИСП: Он… кажется, он стоял за спиной у Чарли.
БЕЙКЕРСФИЛД: И пытался вывести его на улицу?
КРИСП: (…)
БЕЙКЕРСФИЛД: Черт побери, Сэм, ответь на мой вопрос.
КРИСП: Я не знаю.
БЕЙКЕРСФИЛД: Что ж, как скажешь.
КРИСП: У меня проблемы?
БЕЙКЕРСФИЛД: Ну, может быть, небольшие, Сэм. Думаю, что небольшие проблемы у тебя есть. Давай-ка мы с тобой пойдем в участок, хорошо? (…) Мэй, сходи, пожалуйста, в их модуль за Анабель. Она, должно быть, перепугана, так что полегче с ней. И Автомат их тоже захвати. Джек, запускай процедуру ареста Сэмюэля Альфреда Криспа, хозяина закусочной «Матушка Земля», по обвинению в убийстве. Черт бы все это побрал.
Я не сразу осознала, что шериф Бейкерсфилд на меня смотрит. Я утерла туман с глаз тыльной стороной ладони и хмуро уставилась в пол. В эту секунду я ненавидела шерифа. Я чувствовала себя так, словно он напал на меня исподтишка.
– Послушай, – сказал он. – Этот парень, Чарли Джексон, уже давно был для меня занозой в заднице, еще до того, как у них у всех там крыша поехала, так что если он совершил хоть какое-то противоправное действие, я растопчу его с песней в сердце. Понимаешь? Он мне не друг. Мэй, я ведь правду говорю?
– Правду.
– Видишь? Свидетели подтверждают. Но, Анабель, твой папа только что признался в убийстве.
Я не могла осмыслить чудовищность происходящего. Даже когда папа сказал мне, что мама не вернется, что с Земли, скорее всего, вообще никто никогда сюда больше не прилетит, мне было не так плохо. По крайней мере, тогда оставалось место для сомнений. Но сейчас уродливая правда сидела передо мной, словно гигантская жаба, и пригвождала меня к месту немигающим взглядом.
– Чарли болтал об ограблении закусочной, – сказала я. – Я ему нагрубила, и он попытался меня схватить. Устроил скандал. Тогда и пришел папа.
– Чарли тебя ударил?
– Он выбил у меня из руки кофейник.
– А тебя он ударил, Анабель?
Этот вопрос разъярил меня. Неужели шериф не слышал, что я ему говорила?
– Он не успел. Ему помешали другие люди. Почему бы вам с ними не поговорить? Среди них был мистер Льюис.
– Не беспокойся, мы с ними поговорили. Уж поверь мне, у мистера Льюиса не нашлось для Чарли добрых слов.
У меня закружилась голова, и я сжалась на стуле, обняв себя за локти и опустив голову. Послышался шум ветра. Шериф назвал меня по имени, и его голос долетел до меня через огромные просторы. Это было невыносимо. Все вокруг твердили ему, какой гнилой человек этот Чарли, и все равно внизу, в камере, сидел мой отец, и выпускать его никто не спешил. Закусочную разгромили, но никто не говорил о Джо Райли или культистах. Мне нужна была мама. Мама должна была пережить это вместе с нами.
– Я хочу с ним увидеться, – сказала я наконец.
Шериф обменялся взглядами с Мэй.
– Что ж, думаю, вреда от этого не будет, – ответил он.
Мэй поднялась со стула.
– Я отведу ее вниз.
– А он знает, что случилось с закусочной? – спросила я.
– Я еще не успел ему рассказать, – ответил шериф.
– Видимо, вы решили предоставить эту честь мне. Ведь больше никого в этом городе нельзя упрекнуть в храбрости. Могу я хотя бы сказать ему, что в этот раз вы отправили за грабителями людей?
Шериф Бейкерсфилд посмотрел мне в глаза. Что бы он ни собирался сказать, я знала, что говорить это ему не хочется.
– Закусочную ограбили не культисты, Анабель. Это были местные жители. Самые обычные люди.
И вновь мне показалось, что у меня из-под ног выбили опору. Я словно улетала прочь.
– Что? Кто?
– Всех и не назовешь, – ответил он. – Чуть ли не весь город.
9
Камеры были чистыми и хорошо освещенными. За недолгое время существования Нью-Галвестона использовались они редко. Когда стало ясно, что Тишина реальна и пришла надолго, мы пережили несколько месяцев волнений; по мере того как людьми завладевали страх и злость, драк становилось все больше. Старые обиды расцветали пышным цветом, зерна новых падали в землю. Кое-кого паника превратила в одержимых. Но в последние месяцы эта всеобщая ярость утихла, сменившись обреченной меланхолией. Теперь в камерах по большей части оказывались жертвы бесконечной борьбы шерифа с самогонщиками, у которых прибавилось клиентов после того, как Земля внезапно умолкла.
Помощница шерифа Акерман спустилась вместе со мной по лестнице и остановилась. Мне хотелось сберечь свой гнев, но я ощутила прилив благодарности за эту маленькую возможность поговорить наедине.
Папа был единственным заключенным. Его посадили в первую камеру слева. Та оказалась просторнее, чем я ожидала; в ней была койка, в углу стояло ведро. Сперва я не поняла, зачем оно могло ему понадобиться, папе ведь нечего было в нем носить; когда же я сообразила, на меня накатил безумный и несоразмерный стыд.
Папа лежал на койке, повернувшись спиной к запертой решетчатой двери. Он что-то бормотал едва слышным шепотом. Последняя хрупкая надежда, с которой я сюда спускалась, развеялась, как только я это услышала.
– Папа?
Его плечи напряглись, и он замолчал. Потом обернулся так, что мне стал виден его профиль.
– Анабель?
Я прижалась лицом к прутьям.
– Я как раз говорил с твоей мамой.
– Я знаю. – Я попыталась сказать что-то еще, но у меня перехватило горло. Я боялась, что если заговорю, то разревусь, как маленький ребенок. Мне не хотелось, чтобы помощница шерифа это видела. И тем более не хотелось взваливать
