Они наблюдали за поединком, бессильные что-либо изменить. Но я мог хоть как-то защитить их. Пусть это будет моя единственная и последняя победа.
Собрав остатки сил, я бросился не на драконицу, а в сторону, уводя ее за собой. Прочь от Хайгана, прочь от беззащитных людей.
— Куда ты⁈ — донесся до меня ее полный ярости вопль. — Вернись и сражайся, трус!
Но я не слушал.
Я летел к горам, что темной стеной возвышались на горизонте. Ветер свистел в ушах, по телу текли потоки крови из ран, нанесенных ее когтями. Но я не останавливался.
Черная драконица преследовала меня по пятам, ее рев сотрясал воздух, но я знал, что она не бросит битву. Не теперь, когда Танзин видел ее бегство.
Мы ворвались в ущелье, узкое и каменистое, где даже драконам было тесно. Стены ущелья вздымались вокруг, словно зубья гигантской пилы, грозя раздавить нас, как букашек.
Я резко снизился, едва не задев крылом острые камни. Драконица, не успевшая среагировать, пронеслась мимо, ее тело с грохотом ударилось о скалу.
Воспользовавшись моментом, я развернулся и ударил. Вложил в этот удар все, что у меня осталось, всю боль, всю ярость, всю любовь к тому миру, что стал мне домом. Мои крылья исчезли.
Мой кулак, охваченный остатками бронзового пламени, врезался в ее грудь, там, где, я знал, билось ее сердце.
Раздался крик, на этот раз не злой, не яростный, а… удивленный. И еще в нем была… боль?
Меня отбросило назад, словно тряпичную куклу. Я кубарем полетел вниз, к острым камням. И потом… темнота.
Я пришёл в себя от пронизывающего до костей холода, который, словно тысячи иголок, вонзался в моё тело. Словно сама зима, безжалостная и равнодушная, решила сыграть со мной в свою игру, упрятав меня в свои ледяные объятия, не спросив моего согласия. Ледяная вода горного ручья, звенящая и быстрая, словно клинок умелого воина, обжигала кожу, заставляя дрожать от холода, а зубы — выбивать дребезжащую дробь. С трудом открыв глаза, которые слипались, словно их кто-то намазал мёдом, я увидел над собой мрачные, затянутые плотным, как вата, туманом стены ущелья. Они нависали надо мной, словно безмолвные стражи, охраняющие тайны этого затерянного мира. Где-то высоко в вышине, теряясь в серой, беспросветной пелене, медленно кружили облака, величественные и недоступные, словно хищные птицы, высматривающие очередную беспомощную добычу.
«Жив…» — промелькнула в голове мысль, медленная и тягучая, словно сама была соткана из этого холодного, пронизывающего до костей тумана.
Тело, избитое и израненное, болело так, будто по нему проехались не раз, а десять раз колесом телеги, перемалывая кости в пыль. Каждое движение, даже вдох и выдох, отдавались тупой, пульсирующей болью в мышцах и суставах, словно кто-то настойчиво напоминал мне о том, что я всё ещё жив, что моё сердце, вопреки всему, продолжает биться. Чешуя, которая ещё совсем недавно была моей второй кожей, моим защитным панцирем, моей связью с этим миром, лишившись подпитки Ци, словно растворилась, исчезла, оставив после себя лишь ощущение пустоты и невосполнимой потери.
«А она?» — внезапно вспомнил я о чёрной драконице, о её глазах, таких огромных, словно два чёрных озера, и выразительных, полных боли и… чего-то ещё. Чего-то непонятного, не укладывающегося в образ безжалостного, хладнокровного чудовища, сеющего смерть и разрушение. Неужели это была жалость? Сострадание? Или что-то ещё, то, чему нет названия в моём мире?
Осторожно, превозмогая боль, которая волнами прокатывалась по всему телу, заставляя стискивать зубы, я сел и огляделся по сторонам. Ущелье, в котором я оказался, было пустым, безмолвным, словно заброшенный мир, где время давно остановилось. Только ветер, словно заблудившийся дух, гонял по нему клочья густого, молочного тумана и сухие, пожелтевшие листья, напоминая о том, что природа живёт по своим законам, не обращая внимания на человеческие трагедии. Никаких следов дракона, никаких признаков только что происходившей здесь битвы. Всё было так, словно это был всего лишь страшный сон.
Ушла… — прошептал я, и что-то больно сжалось в груди, словно сердце пыталось вырваться из грудной клетки, чтобы последовать за ней. — Но почему?
Этот вопрос не давал мне покоя. Почему она не добила меня? Неужели это была простая жалость, не свойственная для таких существ, как драконы? Или, может быть, она почувствовала во мне что-то, что заставило её изменить своё решение, что-то, что выходило за рамки её понимания? А может, это была своеобразная военная хитрость? Оставить меня живым, чтобы я мучился вопросами, сомнениями, страхом?
Я не знал ответа на этот вопрос. Так же, как не знал и того, что делать дальше, куда идти, на что надеяться. Хайган был спасён, на время отбит у врага, но надолго ли? Танзин, одержимый жаждой власти, жаждущий мести, не отступится от своей цели. Он найдёт способ сломить сопротивление города, обрушить на него всю свою ярость, и тогда…
Нужно было возвращаться. Предупредить Ян, рассказать Тинг…
Рассказать что?
О том, что черный дракон — на самом деле девушка? О том, что в ее глазах он увидел не только ярость, но и боль, и… страх? О том, что он чувствовал, как его собственная Ци откликнулась на ее боль, словно пытаясь защитить, утешить?
— Глупость, — отмахнулся я от этих мыслей. — Это просто усталость, боль… Я слишком много на себя беру.
Но туман сомнений уже заполз в мою душу, заставляя усомниться во всем, что происходило вокруг.
Медленно, опираясь на меч, я поднялся на ноги. Путь к Хайгану был далек, но я должен был его пройти. Ради Ян и Тинг. Ради самого себя.
С трудом взобравшись на вершину холма, я привалился к шершавому стволу сосны, восстанавливая дыхание. Боль в мышцах уже не была столь острой, но слабость все еще сковывала тело. Горы, ранее казавшиеся неприступными гигантами, теперь были ближе, ощутимее. Они словно бы наблюдали за мной, храня в своих каменистых недрах ответы на вопросы, которые я боялся себе задать.
Взгляд мой упал на долину, раскинувшуюся у подножия гор. Вдалеке, на самом краю горизонта, вырисовывались знакомые очертания Хайгана, над которым клубился дымок — следы битвы. До города было еще далеко, не меньше шести-семи часов пути, если не больше.
— Нужно отдохнуть, — подсказал здравый смысл. — Так я только силы потеряю.
Найдя относительно ровную площадку у подножия сосны, я сел, прикрыл глаза и попытался сосредоточиться. Шкала Ци, моя единственная опора в этом мире, где реальность теперь казалась хрупкой и иллюзорной, отозвалась
